Успокоила, нечего сказать. Нет, если предложенная ею система координат верна, мне на самом деле нечего бояться. Если пропаду, то не зря. Звучит оптимистично.
Есть только одно «но» – пропадать я не собираюсь.
У меня совершенно другое задание.
* * *
– Слушай меня сюда, – заговорщицки прошипел бармен. – Верблюжонок – пропишутся тормоза. Понимаешь? Ни времени, ни пространства. Лошадка – будешь скакать всю ночь.
Бармен скабрезно хохотнул. Девушка, его собеседница, тоже улыбнулась. Бинт, обмотанный вокруг головы бармена, смешно оттопыривал ему уши.
– Как скакать? – уточнила она.
– Как, как... Галопом! А тебе советую сделать качели: сначала быстрее, потом медленный вариант добавить, потом вдогонку еще один быстрый, и все. Караул. Благодарить меня будешь неделю.
Суворовцев сделал последний кадр, и бармен был присовокуплен к делу, в разных ракурсах. Затем убрал свой портативный фотоаппарат в боковой карман и вышел из-за стола, прихватив с тарелки кусочек черного хлеба. Ему опять не удалось поужинать, он ехал любоваться ночной Москвой.
Занимался новый день. «Поливалки» уже освежили улицы, а лица ранних редких прохожих еще не разгладились от ночного сна.
Машина Суворовцева лениво въехала на стоянку перед Управлением. За рулем теперь сидел он, как человек, проводящий эту, прямо скажем, странную ночную экскурсию.
Нет, им не удалось посмотреть достопримечательности. Хотя в каком-то, криминально-мрачном смысле Вершинин был подлинным знатоком достопримечательностей столицы. В поисках дочери Вершинин провез своего нового начальника по всем злачным местам, которые только знал.
Теперь в голове полусонного Суворовцева мелькали разноцветные огни забегаловок всех мастей, размалеванные лица проституток и каменные подбородки их сутенеров, лоснящиеся физиономии геев, тупые, ленивые хари вышибал и прочее.
Но дочери Вершинина они так и не нашли.
Машина чихнула и заглохла. Бензин был почти на нуле.
Суворовцев лениво потянулся, вышел из машины и вяло побрел в Управление.
– Может, тебя отвезти в гостиницу? – предложил Вершинин.
Видно было, что он испытывает некое слабое чувство вины перед Суворовцевым, которого лишил и сна, и обеда, и ужина.
– Нет, спасибо. Я в кабинете. А ты?
– Я домой.
– Домой – это хорошо.
Суворовцев постучал в стеклянную дверь. Через минуту за дверью нарисовалась физиономия Большого Джона – сотрудника Управления, нередко остававшегося на ночь в его стенах. Он узнал его и впустил внутрь.
* * *
Получается смешно, когда замечательные и знаменательные фразы относишь к этой работе. Нашей работе. Например, вначале было Слово, потом – Дело. А у нас что? Целая кипа дел, миллионы слов в них. Вначале было Слово, потом их стало чуть больше, но все равно мало. Слова дорого стоили. Но это было очень давно. С тех пор цена слов резко упала. Я еще помню времена, когда писатель считался «большим человеком». Уважаемым. Сейчас у нас книг не пишет только ленивый. Не только каждая кухарка, а и вообще – несуществующие в природе люди, то есть фантомы, псевдонимы и псевдонимные личности, все строчат книги. Книги эти выходят гигантскими тиражами. Но цифры этих тиражей еще ничего по сравнению с цифрами посещаемости популярных блогов. А кто их пишет? Тоже писатели. Сетевые. Как говорит Вершинин – это кто такие еще? Откуда, из какой группировки? Была у земли ноосфера, теперь и блогосфера появилась. Каждый считает себя вправе назвать себя писателем. При этом в среде этих любителей-писателей идет совсем не любительская, а вполне профессиональная, циничная и техничная борьба за читателей. Читатель тоже изменяется, потому что он тоже пишет «каменты». Читатели, смешно, переквалифицируются в писателей и других писателей читать не хотят. Вымирает читатель как вид. Для кого же ежедневно пишутся миллионы новых слов? Книг, газет, блогов, постов, комментариев к ним, сайтов, электронных писем? Все они хранятся в одной огромной базе данных.