Камень умней!
В тот же день к вечеру барон отправился на Большую Морскую к Смаилову. Князь, сказавшись больным (да он и был болен), потщился не принять. Калымский расшвырял прислугу, ворвался, предъявил, ссылаясь на нужду, записки к расчету. Сумма была неимоверная, скоро собрать ее Смайлов не мог, предложил в уплату одно из родовых именией. Вступать во владение пришлось хлопотно. Указом просвещенной государыни карточные долги запрещалось взимать. Составили фиктивную купчую. Сломленный князь всему подчинялся, но дело тянулось до весны.
Эх, и лихо возвеселилось дворянство после того, как в старой столице на болоте возле Кремля стукнула об доски помоста отрубленная голова бесчестного самозванца Емельки! И те из бар, кто (позабыть скорее!) в одном исподнем от Казани скакал до Белокаменной, теперь орлами глядят. Мужика, неблагодарного лапотника, осадили, и жаловаться на господина запрещено лежебоке, начинщику непослушания. Палками его взъерошить, в кандалы! Благородному же сословию, за исконное старание престолу пора и награждену быть. По холмам, над рекой чудом встают дворцы-усадьбы. Ну, понеслась охота по полям-перелескам! Кони ржут, псы кишат в сворах, прислуги не счесть, господа в бархате. А пиры! Фейерверки, пушечная пальба, катание на лодках с роговой музыкой — сорок молодцов, у каждого рог, из коего единственный тон можно извлечь, но столь строга выучка, что вместе составляется симфония со всеми триолями, трелями. Где же еще узришь, услышишь то? А хлебосольство! Дворянин с каретою, с лошадьми, десятком лакеев не минует ни одной губернии государства, по месяцу станет жить в чужих поместьях, но кошелек ему будет излишен. В обеих столицах в доме вельможи на кухне стряпня день и ночь, в любое время суток приходят знакомцы, приводя с собой всякое число неизвестных хозяину лиц, и тотчас на столах горами дичь, балыки, икра. Истинно золотой век настал. И виновница всему — великая царица. Наконец-то сделала русскому человеку любезным его отечество.
Выехал барон в новоприобретенную усадьбу только в мае. Впереди карета с гербами, сзади кибитка для камердинера Федора и эконома Тихона Павловича. Тертого, пожившего этого мужчину из петербургских мещан Калымский от Нецбанда переманил.
В нежной карете двигались не шибко — две упряжки в день верст по тридцати. На шляху то и дело фельдъегерская тройка, щеголь в атласном кафтане рысит с визитом к соседке-помещице, погорельцы бредут с сумой — огнем Бог наказал. Обозы, обозы с кирпичом, тесаным камнем. А более всего возов, рогожей покрытых, где юфть, сало, полотна, пенька,— эти в Кронштадтский порт.