Стван встал.
— Но крепостное право! Кто не жил в екатерининскую эпоху...
— Позвольте, позвольте! — Тонколицый Инженер радостно заулыбался.— Восемнадцатый век не так уж обделен. С юной энергией Россия выходит на мировую арену, фрегаты поднимают паруса, при громе пушек идут полки. Полтава, Кунерсдорф, Чесма, Кагул... А искусство! А русские женщины! Вспомните, как Виже Лебрен описывает русских женщин этой эпохи.
Что-то детское было в этих судьях — теперь, после промежутка в десять лет, Стван почувствовал. Люди, которые не переживали голода, боли, страха смерти, разочарований.
—- Я не об этом,— сказал он.— Да, великие достижения в мире за двести пятьдесят лет. Но колонизация Азии, Африки, мировые войны... Неужели Все эти муки не перевешивают поэмы «Мертвые души»? Собственно, Гоголь и писал затем, чтобы все изображенное там исчезло. Мне удивительно, что человечество, имея наконец возможность влиять на прошлое, не воспользуется ею. Разве мало давила тяжесть зла, павшая на прежние поколения? .
— Это обсуждается,— сказал Историк. (Он был повзрослее других.) — Вопрос сложен. Отвращая, например, две уже случившихся мировых войны, мы можем породить три новых.
— А диктат материи? Жуткий первобытный эгоизм живой клетки, который уже при новом строе противостоял всем усилиям государства, рождая ложь, карьеризм, воровство. Или сама природа, космос, Вселенная. Их непредсказуемый и вовсе не спровоцированный человечеством бунт. Катастрофическая передвижка земной коры, кометы, массами бомбардирующие Землю. Звезда, наконец, опасность Звезды! Ведь это уже террор со стороны материи — взрыв сверхновой вблизи Солнечной системы... Я хотел приблизить контроль.
— Вы его отдалите.— Историк повернулся вместе с креслом к большому экрану за своей спиной.— Нами просчитано несколько вариантов развития после того, как вы объявите отмену крепостного права.— Он защелкал клавишами и кнопками.
На экране мелькали сцены одна за другой. Слишком быстро, чтобы понять.
— Подождите... Это что?
Высветился парк возле здания, где Стван когда-то смотрел, взобравшись на дерево, в окно бальной залы. Поваленная статуя, зарево пожара на дальнем плане. Два лакея обшаривали лежащего в аллее человека в камзоле — Стван узнал владельца усадьбы, полного краснолицего брюнета. Один из лакеев на что-то оглянулся позади себя, поспешно выпрямился, отскочил в сторону.. -
— Кто?.. Соколов-Щербатов, князь?
— Не помню.— Историк перебирал клавиши.— Да, кажется... Дворянство будет практически истреблено.
Возникло поле сжатой ржи, все усеянное трупами людей, коней. Высокие гренадерские шапки, драгунские ружья. Был вечер, в небе с криками кружилось воронье.