— Мы так и думали, что вы нас найдете.
— Я хочу видеть его, Адам. Я хочу быть рядом ним, когда…
— Когда он умрет? — закончил он вместо нее.
— Да, — всхлипнула она.
— Ральф не хочет видеть вас, Лиза. Он никого не хочет видеть.
— Но он не может отказать мне!
Адам ненадолго умолк, и из трубки донеслось негромкое перешептывание.
— Ему трудно разговаривать, — вновь произнес Адам, и его голос дрожал от сдерживаемой душевной боли. — Ральф сказал, что хочет, чтобы вы запомнили его таким, каким он был прежде.
Лизе хотелось возразить, настоять на своем приезде, но разве можно навязываться умирающему, который не хочет вас видеть? Слезы душили ее, и она едва могла говорить.
— Передайте Ральфу, что я никогда не забуду «Пигмалиона». — Поистине блестящая игра, яркое присутствие на сцене и его голос, наполняющий театр своей рокочущей мощью.
Она вновь расслышала неясное бормотание, и Адам заговорил опять. Он едва сдерживался, чтобы не заплакать.
— Ральф говорит, что все время думает о вас и что вы преодолеете все трудности, как преодолевали их всегда.
— Дайте ему трубку, я хочу сказать ему «до свидания», — потребовала Лиза.
Адам тактично отказался:
— Нет, Лиза. Понимаете, иногда эмоций бывает слишком много. — Он помолчал. — Сейчас я положу трубку. Ральф ужасно расстроился.
— До свидания, Ральф! — крикнула Лиза. — До свидания.
На другом конце провода трубка осторожно легла на рычаг.
Поначалу Лиза намеревалась провести в коттедже всего несколько месяцев, но не приняла в расчет письма. Письма, полные горя, безнадежности и отчаяния, приходящие главным образом от женщин, хотя несколько посланий были и от мужчин. Они слышали, как она рассказывает свою историю по телевизору, и написали ей, чтобы поведать о своих страданиях. Не все письма были грустными. Кое-кто писал, что сумел пережить ужас своего детства и выйти замуж за хорошего, достойного человека, понимающего, через что довелось пройти его половине. «Вам станет легче после того, как вы выговорились», — писали они, а ведь и Мило Ханна тоже утверждал что-то в этом роде. «Доверяя слова бумаге, я чувствую себя так, словно с моей души свалился тяжелый камень».
Джекки вскрывала письма в Лондоне — но не читала их, разумеется, ведь эти послания предназначались исключительно Лизе — и отправляла адресанту машинописное уведомление о том, что письмо получено и что вскоре на него будет дан ответ. Лизе редко удавалось написать за день больше четырех-пяти писем, а они все приходили и приходили — женщины, долгие годы набиравшиеся мужества, чтобы доверить свои кошмары бумаге, наконец-то решились сделать это.