— Оставьте меня. Мне не нужна женщина, — разобрала Ольга. И поразилась:
— А Вам ее никто и не предлагал.
— А ты кто? — не унималось тело, уворачиваясь и мешая девушке продолжить свое занятие.
Оля задумалась. Потом ответила:
— Кажется, Ваша сестра…
— А я кто? — поразилось тело, — не знаю никаких сестер.
— Вы барин. Воронецкий Андрей, — сообщила Ольга все, что ей было о нем известно.
— Если это я, тогда никакой сестры у меня нет. Ты сестра милосердия? Я болен?
— Точно, — согласилась с ним Ольга, — Больны. И Вам нужно спать.
— Понятно, — расслабилось наконец тело, давая девушке возможность закончить его раздевать.
После чего, она уложила его на кровать и собралась уходить. Но потом подумала, подошла к кровати и, с трудом, вытащила из–под мужчины покрывало. Затем набросила его поверх лежащего тела. Теперь ее ничто не беспокоило, и она снова направилась к выходу.
Но, снова остановилась.
— Сестра… — послышалось сзади.
— Что? — устало развернулась на голос Оля.
— Ты действительно моя сестра? — отчего–то четко произнес голос.
— Понятия не имею, — честно ответила девушка.
— А мне бы хотелось понять, — опять совершенно трезво продолжал Воронецкий, — откуда ты взялась. В такой дали от нашего имения, да еще с нашей фамилией. Мне это покоя не дает.
Протрезвел что ли? — растерянно думала Ольга, не зная, можно ли ей уходить или нет. Воронецкий опять заговорил:
— Отец всегда был чем–то идеальным, чего я никак не мог достичь. Как ни старался. И вот теперь, ты. Выходит, что идеальным он не был. Более того, был вообще далек от идеалов, раз изменял матери. А самое интересное, с кем? Кто была твоя мать? Дворянка? Крестьянка?
— Понятия не имею, — снова ответила девушка единственно доступное ей, — я не помню.
Чего это он разоткровенничался, — удивилась она. Потом поняла, что барин не трезвел. Просто в удобном положении немного пришел в себя. Но недостаточно, чтобы вести себя подобающим образом. Тогда и она решила высказаться по некоторым своим вопросам без ответов:
— И почему это отец изменял? Я могла родиться у кого угодно из них. Или вообще не у них, у однофамильцев. Или даже у них обоих. Ведь почему–то же многие решили, что меня бросили в лесу цыгане. Может, и правда, украли…
— За речи про кто кому изменял, по тебе кнут плачет, — сообщил Воронецкий. И задумчиво продолжил, — Посторонних однофамильцев с моим лицом не существует. Даже среди наших родственников их нет.
Он замолчал как–то на полутоне. Как будто хотел сказать что–то еще, но передумал.
— Про измены Вы сами начали. Но, если сможете поднять кнут, можете попытаться, — вдруг зло сказала Оля, — если в Вас еще сокрыты такие силы, то какого лешего Вы на мне висли от самого крыльца.