1825 год, Московская провинция. Анна Глотова, крепостная поместья Боровских, только что похоронила мужа, задавленного взбесившейся лошадью. Детей им Бог не дал, новорожденные малыши рождались слабыми здоровьем и не доживали до года. Кто–то говорил порча, кто–то говорил родовое проклятие, а уездный доктор говорил, что плохая наследственность. Муж Анны крепким здоровьем тоже не отличался. Анне стукнуло уже за полвека и даже если выйти замуж снова, на собственных детей рассчитывать не приходилось. Да и не умеет она управляться с малыми детьми. Слишком уже привыкла ходить за ребенком большим. За мужем. И хотя большая часть их семейной работы в поместье и совместном быту ложилась на крепкие плечи рослой здоровой Анны, мужа она любила. Он был не таким как все. Маленький и тщедушный, совсем невзрачный, был он внимателен и ласков с ней, рядом с ним она чувствовала себя дворянкой. За это и любила, и готова была перекладывать на себя какие угодно трудности, чтобы облегчить ему жизнь, которая так ее радовала. Даже строгала доски в его плотничьей мастерской, справив свои обязанности в коровнике. Но, все ее усилия, в конце концов, оказались напрасными. Мужа она не уберегла. И теперь, оставшись одна, находилась в каком–то оцепенелом состоянии растерянности и бессмысленности. Подруг у нее не было, тяжкая жизнь наложила тяжелый отпечаток и на ее характер. Только муж видел в ней милого небесного ангела и тянулся к ней, все остальные избегали ее нелюдимого крутого нрава. Все ее, невеликое по природе, терпение уходило на мужа, только ему она прощала ошибки. Все остальные получали от нее сполна. Как ей теперь жить, для чего, думала она, бредя по лесу с пустой корзиной. Не замечая ни грибов, ни ягод, за которыми собственно и отправилась в лес. Как–то интуитивно приближаясь к заросшему тиной и бурьяном озеру. По инерции, ступив в воду и почувствовав, как промокли ноги, она очнулась от своих мыслей и остановилась. Огляделась, и вновь начала погружаться в раздумья. Для чего она здесь? Почему пришла именно сюда? Не это ли теперь ее место. Последнее место в жизни. Может быть, на этом свете все уже кончилось для нее, и ей следует идти дальше, в озеро, следовать за любимым мужем, который собственно, и был ее жизнью… Думая так, в каком–то трансе, она начала помалу, шаг за шагом, погружаться в воду.
Но, на очередном шаге Анна почувствовала, как что–то мешает сделать следующий шаг. Что–то как будто тянуло ее назад. Она непонимающе повертела головой, потом встряхнула ею, сбрасывая оцепенение. И проясняющийся мир донес до нее ответ на ее вопрос. Идти дальше мешала корзина. Свободному движению которой, в свою очередь, мешала человеческая рука. Вернее ее кисть, зацепившаяся за лукошко. Обнаженное человеческое тело плавало в воде, чуть позади Анны. Она развернулась и уставилась на него. Тело было женское, бледное, с тонкими правильными чертами и красивыми формами. Навка? Каким–то обрывком шепота пронеслась мысль в голове Анны. Ее начала колотить дрожь страха, умирать больше не хотелось. Осторожно, она начала выбираться обратно на берег. Ее пальцы почему–то свело, и они никак не хотели отпускать корзину. В результате чего, тянули за собой и ее, и плавающее в воде тело. Оказавшись на твердой земле, Анне наконец удалось справиться с пальцами, разжав их свободной рукой. Освободившись от своего странного урожая, она начала пятиться назад, боясь, что если отвернется, то навья вскочит и набросится на нее сзади. Но, тело было все также неподвижно. Теперь, находясь на мелководье у берега, оно уже никуда не плыло. Зато уплывала корзина, освобожденная Анной от нее самой и, одновременно, от тела. После того, как Анна перестала ее тянуть, рука тела перестала за нее цепляться. И тут ей в голову влезла новая мысль. Корзину Анне плел покойный муж. Она никак не могла дать ей спокойно уплыть. Место страха в ней начала занимать злость. Никому, ни навье, ни богу, ни черту не отдаст она память о любимом муже. И твердыми решительными шагами Анна двинулась к воде. Спасать корзину.