После случая с мальчишкой Лизе начали сниться странные сны. Расплывчатые, словно в тумане, странные города и люди, которых она как будто знала, проплывали в ее мыслях как облака. А иногда она видела лицо. Красивое, четкое, не молодое и не старое, как будто без возраста, совсем не русское. С красивым разрезом глаз, похожим на темные листики ивы. Самих глаз она не видела, лицо постоянно скрывала какая–то тень. Но, когда оно появлялось, сердце Лизы заходилось странной жгучей волной. Лицо говорило с ней, но она не слышала его слов. Однако, ей казалось, что их понимает ее сердце. Особенно одно, как будто «аоэрцзя». И было такое знакомое «Оли». И это слово, призрачно слетавшее с губ странного лица, от которого щемило сердце, было особенно приятным. Когда снилось лицо, просыпаться не хотелось. Но, в конце концов, его черты всегда расплывались в отрывочно появляющемся свете, и изменялись в черты матери. Которая стояла над их с Лизой постелью и будила ее по утрам. Как сегодня.
— Ну, совсем заспалась, барыня моя, — ворчала Анна, кряхтя сползая с печи, на которой они и спали вдвоем с Лизой, — вставай, счастье проспишь. По мнению матери, боженька раздавал его всем именно по утрам, с первыми лучами восходящего солнца. Это была ее личная уверенность. Лиза улыбнулась. Мать была странная, не похожая на других жителей поместья. И именно поэтому казавшаяся Лизе своим человеком. Большую часть времени молчаливая. Живущая по каким–то своим внутренним негласным правилам. И, как будто, владеющая каким–то тайным знанием мироздания. Может и правда, как говорят слухи, она умела общаться с лешими. Может, наяву видела те потусторонние миры, которые снятся Лизе. Девушку много раз подстегивало спросить мать об этом. Но, при взгляде на ее плечи, которые начинали горбиться от этой пристальности Лизы, как будто придавливаемые невидимым грузом, она меняла свое решение. Мать явно не хотела о чем–то разговаривать ни с кем, в том числе и с ней. И Лиза не хотела случайно затронуть именно ту запретную тему. Тем более, что свои вопросы она хотела задать всего лишь из праздного любопытства. Скатившись с печи, Лиза наклонилась над кадкой умывальника, ловя в сложенные ладони воду, которую мать начинала лить из кувшина. Потом стала одеваться. И Анна, как обычно, помогала ей, разглаживая только ей одной видимые складки. А затем, она усаживала Лизу на скамью и начинала расчесывать и заплетать отросшие за год почти ниже лопаток светлые волосы девушки.
— Счастье мое, жизнь моя, — шептала Анна. И ее плечи распрямлялись, и она действительно казалась счастливой в эти моменты. И даже как будто молодела.