— Превосходство он чувствует в любом случае. Это прекрасное душевное состояние не покидает его ни на минуту. Понимаешь, Валя, он знает, что на данный момент мы можем предъявить ему обвинение только в попытке, слышишь? Только в попытке продажи валюты. Дома у него валюту не нашли. Он знает об этом. И вообще не найдено ничего, кроме нескольких магнитофонов и этих дурацких фотографий. Мы можем задуматься, откуда у снабженца какой-то механизированной колонны такое изобилие. И только. Изобилие само по себе не может порицаться.
— Более того, оно весьма похвально, — заметил Демин.
Дверь как-то неохотно, со скрипом, будто через силу приоткрылась, и конвойный ввел маленького человечка с брюшком, с живым, острым взглядом, в помятой одежде, небритого. Во всем его облике были настороженность и некая готовность шутить, говорить много, долго и запутанно.
«Игрунчик», — решил про себя Демин.
— О, кого я вижу! — радостно воскликнул Татулин, протянув руки навстречу Кувакину. — Сколько лет, сколько зим! Здравствуйте, Коля! — И тут он увидел сидевшего в углу Демина.
— Здравствуйте, Татулин, — холодно сказал Кувакин.
— Добрый день, Николай Васильевич, — подчеркнуто официально ответил тот, бросив взгляд на Демина. — Я вижу, вы сегодня не один?
— У меня к вам опять вопросы, Григорий Сергеевич, — сказал Кувакин, как бы не слыша последних слов Татулина.
— Я — весь внимание. Я готов. Прошу.
— Григорий Сергеевич, не могли бы вы нам сказать, откуда валюта, которую вы пытались продать?
— Валюта?! — несказанно удивился Татулин, и его брови поднялись так высоко, что, казалось, вот-вот нырнут за уши. — Ах, валюта. — Он обмяк, и его круглое брюшко стало особенно заметным. — Вы опять о том же, Николай Васильевич… Далась вам эта валюта, господи… Неужели мы не можем поговорить о чем-то другом, более приятном?
— С удовольствием. Но вначале — дело. Итак.
— На чем мы остановились прошлый раз? — деловито спросил Татулин. — Если мне не изменяет память… — Он задумался, приложив несвежий указательный пальчик к небритой щеке, — если мне не изменяет память…
— На Селивановой, — подсказал Кувакин. — Вы сказали, что валюту вам дала для продажи Селиванова. Мы выяснили…
— Я так сказал?! — ужаснулся Татулин. — И вы поверили?
Боже, Николай Васильевич, — укоризненно покачал головой Татулин. — Как можно? Такая невинная девушка, студентка и вдруг — валюта! Я вас не узнаю, ей-богу… Нельзя же так, тем более при вашей должности!
— Простите, Григорий Сергеевич, больше не буду, — сказал Кувакин. Услышав в его голосе что-то новое, Татулин насторожился. Он остро взглянул на Кувакина, на Демина, но, видимо, не заметил ничего подозрительного, и успокоился, снова обмяк, согнув спину и выпятив животик.