Граф Нессельроде принимал посетителей рано. Министр иностранных дел, будущий канцлер могущественнейшей России, подражал австрийцу Меттерниху во всем. Даже в расписании своего делового дня. Кроме того, сам царь Александр любил вставать пораньше.
Огромный кабинет министра был строг и прост. В окна видны были весеннее небо, Нева, белые льдины, медленно плывущие между двумя деревянными мостами, золотой шпиль собора Петра и Павла, потемневший лес сразу же за крепостью.
Отсюда не видно было грязных улиц, толчеи строителей и сотен крестьянских подвод, подвозивших камень и сваи для строящегося собора св. Исаакия, не слышно было тарахтения извозчичьих колымаг, колясок, дрожек, карет по плохо мощенным проспектам. Здесь была тишина, к которой прислушивалась вся Европа.
Победа над Наполеоном, освобождение десятка государств, создание Священного Союза христианских держав, новые веяния, либеральное кокетство царя, планы «благословенного» освобождении балканских государств от турецкого ига — все это занимало умы, шло из невской столицы. Министр был послушным исполнителем.
Русский немец, сын дипломата, выросший в Лиссабоне, учившийся в Берлине, преклонявшийся перед всем немецким, преданный почитатель монархии, он в сорок лет был почти третьим лицом империи Александра и Аракчеева.
Сегодня министр торопился во дворец. Александр вызывал его для совещания. Царь был обеспокоен окончательным водворением англичан на Ионических островах Средиземного моря, уступленных Турцией, чтобы не допустить Россию к Дарданеллам. Надо было ублаготворить Испанию и получить от нее средиземноморский порт… Идеи освободительного движения на Балканах разрастались, превращались в великое народное дело. Царь боялся революции… У власти — военный министр Аракчеев, мечтающий всю Россию превратить в военное поселение…
Дежурный чиновник, бесшумно ступая по ковру, внес и положил на стол «Санкт-Петербургские Ведомости».
— Как только прибудет его превосходительство, немедленно проводите ко мне, — сказал Нессельроде, беря газету.