На самом деле, действительно невероятное счастье. Не знаю, как Дримарондо и всем остальным, а лично мне до сих пор непросто поверить, что оно на меня свалилось. Может, это и к лучшему, а то бы вся моя жизнь превратилась в один непрерывный восторженный вопль. А так всё-таки и делами иногда заниматься получается. И даже отвлекаться на глупости. Особенно отвлекаться на глупости! В чём-в чём, а в этом я, как показывает практика, настоящий мастер. Живая легенда, можно начинать трепетать.
* * *
— Гламитариунмайоха! — сказал я.
Ни разу, между прочим, не запнулся. Что не так уж удивительно, учитывая, что это была примерно сотая попытка. Описать невозможно, какой кровью она мне далась. Ненавижу талдычить одно и то же. Я рождён для наслаждений, а вовсе не для тяжёлого систематического труда.
Однако случаются в жизни ситуации, когда без него не обойтись. Например, если надо разучить какое-нибудь заковыристое новомодное заклинание, открывающее перед дерзновенным кудесником волшебные врата в удивительный мир летающих пирожков. Или, как в моём случае, перестать наконец беспомощно блеять, пытаясь выговорить название самого обычного растения. Гла-ми-та-ри-ун-май-о-ха — это ж надо было до такого ужаса додуматься. А ещё считается, будто ботаники — безобиднейший народ.
Однако моей готовности благодушно мириться с собственной немощью внезапно наступил предел. Поэтому я сел и вызубрил это грешное словечко. А что чуть с ума в процессе не сошёл, так это в моём положении дело обычное. Одним поводом рехнуться больше, подумаешь. Переживу. Зато теперь есть, чем поразить в самое сердце человека, который давным-давно утратил надежду поднять мою образованность хотя бы до уровня умеренно успешного выпускника начальной школы.
— Гламитариунмайоха! — настойчиво повторил я, так и не дождавшись заслуженных аплодисментов.
Сэр Шурф вопросительно приподнял бровь.
— Это ты к чему?
— К тому, что я — гений, — надменно ответствовал я. — Такое длинное слово так быстро выучил. И дюжины лет не прошло. Я думал, ты — единственный человек в Мире, способный оценить это невиданное деяние. Но, похоже, ошибся. Так и буду теперь жить — непризнанным. Трагическая мне выпала судьба.
Мы сидели на крыше моего дома, прозванного «Мохнатым» — и вовсе не в честь легендарного основателя Ехо Халлы Махуна Мохнатого, как пытаются утверждать некоторые особо экзальтированные придворные историки, а по милости буйной вечнозелёной гламитариунмайохи, которой зарос по самые уши. В смысле, по самые водосточные трубы, или что там у зданий вместо ушей.