– Вот так все и было, отец, – говорил он позже доброму батюшке настоятелю арктической церкви Святой богородицы отцу Амвросию, куда попросил перевод сразу после эвакуации с Гаити.
Что он искал на этой земле? К чему стремился? Мигель и сам не знал. Тот эпизод с подростком навсегда застрял в его памяти. Мальчишка ведь мог убить его, но попал в бедро, да и сам Мигель мог выстрелом уложить его. Но что-то случилось.
– Бог не попустил, – качал головой батюшка. – Путь он тебе указывал.
– А иду ли я этим путем? – прошептал Мигель, закрывая потрепанный блокнот.
Он хорошо помнил свое детство, проведенное в одном из небогатых районов Сантьяго. Помнил запахи, цвета, впечатления, все то, что со временем увядает и отступает в темноту времен, хотя мы так тщательно стараемся это сохранить, уже становясь взрослее. И тем больнее эти воспоминания были сейчас, когда прошлый мир оказался безвозвратно утрачен.
Отец Мигеля был электриком, мать – учителем музыки, зарабатывающей частными уроками. Будущий миротворец учился, как все прочие дети, не слишком успешно, но и не слишком плохо. Любил играть на компьютере и гонять мяч с остальными по воскресеньям на соседнем дворе, но только после того, как вместе с матерью обязательно посещал собор. Мать Мигеля была ярая католичка и с пеленок старалась привить сыну правильное понимание веры.
Так что, едва достигнув сознательного возраста, Мигель уже знал все основные молитвы и официальные праздники – Страстную пятницу, день Петра и Павла, праздник Успения Богородицы, День непорочного зачатия Девы Марии, День всех святых, Рождество и Национальный день евангельских церквей.
В те времена Чили были лояльны к проявлениям различных конфессий среди населения, и на улице, параллельной той, где обитала семья Мигеля, была устроена православная церковь. Из-за своего возраста и тем более воспитания он не особо интересовался чужой религией, с куда большим азартом таская яблоки из небольшого садика, разбитого рядом с церквушкой. Настоящий интерес пришел только спустя несколько лет, когда подросший Мигель наконец решился войти внутрь.
Убранство русского храма разительно отличалось от привычных интерьеров костелов, к которым привык Мигель. Здесь не было скамей (за исключением нескольких, расставленных возле стен в самой глубине), отсутствовала лепка, да и потолки были не такими высокими, а небольшие квадратные окна оказались без красочных витражей.
В православной церкви царил таинственный полумрак, освещаемый лишь тусклым светом свечей, расставленных в длинных подсвечниках. С писаных икон, развешанных по стенам, на него смотрели знакомые и незнакомые лики святых, в терпком стоячем воздухе пряно пахло ладаном и подтаявшим воском. Здесь была своя, особая атмосфера. Поначалу Мигель заглядывал сюда, когда в храме почти никого не бывало, но потом пару раз заходил на службы и стоял среди прочих прихожан, вслушиваясь в слова молитв, читаемых на незнакомом языке. В то время он сам бы не смог объяснить неожиданно появившийся интерес к иностранной религии.