Под кратером Коперника долбили косой и наклонный штрек,
Дробили грунт по десять часов, как требовал этот проект;
Нашим костюмам повиновались буры, туннельный лазер, рештак;
Рядом с гигантской механикой шесть футов роста – сущий пустяк;
Мы лунные рудокопы, сквозь реголит мы ведем туннель;
Дыхание в шлемах и черный мир – такая, брат-шахтер, канитель!
Каверна такая, что тут затерялся бы витрувианский мужик;
Утром мы видим мерзлые скалы, к ночи от них остается пшик.
А дни на Луне – по две недели и жарче кипящего свинца;
А ночи – такие же долгие и стылые, как башка мертвеца;
А пыль – ну точно песочек на пляже, куда накатывает волна;
Но берег здесь безводен и выжжен, одни камнепады. Это Луна!
Галька, булыжники, метеоры с плоского неба падают – бух!
Между приливами – тысячи лет, и этот прибой покойницки сух.
Грунт вспаши, скалу сокруши, плющи, морщи и скрежещи:
Луна – наковальня, молотов – тыщи; эй, топография, трепещи!
Ни хрена не слыхать, не видать, что вдали и вблизи, что явь, что сон,—
Шахтер ишачит в клетке своей, зная: «Здесь будет град заложен!»
Танцуют штанцевальные тени, сварка искрит, горбатимся мы —
Есть двадцать видов реголита и тысячи видов лунной тьмы,
Тысяча видов темноты и в ботинки льющийся хлад ледяной;
Лунный пейзаж уныл, но только под ним уныло так, что хоть вой!
Мы выдолбили штольню, укрепили своды «пальмактом» и «глю»,
Обтесали лазером плиты для пола, свели зазоры меж ними к нулю.
Глухая каверна страшна и пустынна, вздымается арочный потолок,
Гибкие тени на стенах гнутся и вьются то вверх, то вниз, то вбок.
От ботинок до кончиков шлемов костюмы у нас антрацита черней,
А лунная пыль, чтоб ты знал, браток, смердит, как тысяча чертей.
Да-да, воняет как будто бы серой, порохом, сделанным Сатаной,