Ублажив свой желудок, я ощущал себя счастливым и довольным собой. Я выполнял свою работу со всей возможной добросовестностью. И любое доверенное мне задание полагал чрезвычайно важным. Я даже не задумывался о сверхурочных часах. Я искренне верил, что все мое время принадлежит полиции, и мне казалось естественным, что меня задерживают на работе по четырнадцать или пятнадцать часов кряду.
Если я сейчас упоминаю об этом, то вовсе не для того, чтобы лишний раз похвастать – напротив, я хочу подчеркнуть, что в те годы это было нормальным отношением к работе, эдаким «духом времени».
Мало кто из рядовых полицейских имел образование выше начального. Благодаря инспектору Жакмэну высшие полицейские чины знали – но сам я в то время не догадывался, что кто-то знает, – что я некоторое время учился в высшем учебном заведении.
И потому по прошествии нескольких месяцев я был безмерно удивлен, когда меня назначили на должность, о которой я и мечтать не смел, – на должность секретаря комиссара полиции квартала Сен-Жорж.
В ту пору об этой работе отзывались не слишком-то лестно. О нас говорили, что мы – «псы комиссара».
У меня забрали велосипед, кепи и униформу. Меня также лишили возможности, разъезжая по делам, заглядывать в колбасные лавочки в разных уголках Парижа.
Но в один прекрасный день я смог оценить всю прелесть штатской одежды, когда на бульваре Сен-Мишель меня окликнул знакомый голос.
– Жюбер! – вскричал я.
– Мегрэ!
– Что ты тут делаешь?
– А ты?
– Послушай, я сейчас не могу оставаться на улице. Давай встретимся часов в семь у входа в аптеку.
Жюбер, Феликс Жюбер, был одним из моих товарищей по медицинскому училищу в Нанте. Я знал, что он прервал свою учебу приблизительно в то же время, что и я, но у него были для этого, как я думаю, совершенно иные причины. Не будучи безнадежно глупым, он, тем не менее, не отличался живостью ума, и я припоминаю, как о нем говорили: «Он зубрит до тех пор, пока у него голова не распухнет, но на следующий день все равно ничего не знает».
Это был долговязый костлявый парень с большим носом, резкими чертами лица, рыжими волосами, а его кожу вечно покрывали прыщи, но не те мелкие прыщики, которые приводят в отчаяние безусых юнцов, а здоровенные красно-фиолетовые блямбы, которые Жюбер постоянно покрывал мазями и лекарственными порошками.
В тот же вечер я поджидал его у аптеки, где Феликс работал уже несколько недель. У него не было родственников в Париже. Он жил рядом с Шерш-Миди, у людей, которые предоставляли приют двум или трем пансионерам.
– А ты чем занимаешься?