– Мы понесли огромные потери во время боев на Тауне. Среди погибших был и таи-що Джеффри Кусуноки, чьи последние минуты, свидетелями которых мы только что стали, смогла увидеть вся планета. Четыре полка войск ОВСД разоружены и с позором отосланы назад в Синдикат; два полка наших кобунов Черных Драконов практически полностью уничтожены. Я потерял своего сына Тайсуке и самого преданного советника Эдвина Кимуру. Перед смертью Кимура передал гиперимпульсное сообщение о катастрофе, постигшей наше героическое предприятие, а затем совершил ритуальное харакири.
Сморщенный старец поднял левую руку, на которой отсутствовал мизинец.
– Я сам совершил жертвоприношение юбицумэ, предложив свой палец Совету в качестве искупления вины за собственную роль в этом позорном провале, и, если Черные Драконы потребуют, отдам и свою жизнь. Но кровь требует крови. Молю вас, братья мои, позволить мне остаться жить и увидеть, как будет отомщено бездонное море пролитых слез Драконов.
– Ваше… э… ваше рвение похвально, брат, – осторожно начал один из присутствующих, – но отомстить… кому именно отомстить?
Это был крупный промышленный магнат, занимавшийся производством жизненно важных компонентов боевых роботов. Подобно многим владельцам промышленных корпораций, он считал, что реформы Теодора Куриты отрицательно влияют на моральную чистоту и производительность труда рабочих Синдиката, а также попирают древние права таких привилегированных людей, как он сам.
– Отомстить предателю Чандрасехару, обесчестившему свою благородную фамилию, которую я не произнесу на одном дыхании с его именем, – подала голос еще одна фигура в рясе. Как и Тояма, это был влиятельный ойабун. – Не говоря уж о его наемниках – подобных той, чьи грязные лапы замарали меч таи-шо.
Чандрасехар Курита, богатый влиятельный бизнесмен, нанял этот сброд, то есть наемников, для защиты Тауна. Именно этим наемникам и удалось разгромить Черных Драконов.
– Вероятно, «замарали» – слишком сильно сказано, – заметил офицер ОВСД. – Эта женщина владеет мечом подобно настоящему воину. Она перерубила шею одним ударом, что могут немногие, даже владея таким великолепным клинком, какой был у бедняги Джеффри. О ее стиле много не скажешь, но ее макото безупречно.
«Макото» приблизительно значило «искренность»: данный элемент артистизма ценился превыше всего. Это слово употреблялось в отношении творчества, такого как, например, живопись или каллиграфия, исходящего непосредственно от сердца, без вмешательства мысли или сознания.
– И все же она должна понести наказание – она и ее алчные дружки, а также жирный мешок с деньгами, заплативший им! – воскликнул Тояма, и его голос прозвенел подобно колоколу.