Не сразу, но он всё-таки узнал меня, и пока мы не спеша пробирались к сцене, мне удалось поговорить с ним: моё появление в коридоре он принял достаточно спокойно, хотя и дал совет не углубляться в незнакомые дебри в дальнейшем. – «А что в этом такого плохого?» – «Можно заблудиться. Или на кого-нибудь нарваться.» – Я очень осторожно передал некоторые подробности состоявшихся встреч. – «Вы имели в виду такие неприятности?» – «Может быть.» – Он не захотел развивать тему дальше; видимо, он к чему-то морально готовился, и мне даже не удалось спросить о странном соглядатае: мы уже выбрались в зал, и сразу раздались крики: главный режиссёр снова метал громы и молнии, направленные уже на моего попутчика.
Пока он нехотя поднимался на сцену, отбиваясь от наскоков и устаревших обвинений, мне удалось почти незаметно пробраться в конец зрительного зала: сейчас здесь никого больше не было, и с достаточными удобствами я мог бы устроиться и пообедать. К счастью, я захватил флягу с чаем, и не имело смысла просить помощи у слишком занятых сотрудников театра: судя по беготне на сцене, приближался пик активности, и я мог только помешать тому, что сейчас готовилось прямо перед глазами.
Я разложил завтрак на соседнем кресле: для этого пришлось специально устраивать сумку и аккуратно раскладывать рядом всё захваченное из дома. На газету я положил несколько бутербродов и два яблока, освобождённых от обёртки, а также литровую ёмкость с чаем; на всякий случай я посматривал по сторонам, опасаясь подозрительной навязчивости странного субъекта, но сейчас его здесь не было: он, скорее всего, скрывался где-то в дебрях театра.
Когда я уже заканчивал обед, суета на сцене резко оборвалась: я не слишком внимательно следил за конкретными лицами, занимавшимися не всегда понятными делами, и не сразу смог понять последовательность происходящего: сопровождавший меня актёр, самоуглублённо вышагивавший у задника сцены, оказался вызван на середину сцены, где уже ждали начала репетиции две актрисы – совсем молодая и постарше. Остальные куда-то исчезли: они, видимо, получили нужные указания, и наверняка теперь должна была начаться долгожданная репетиция.
Безусловно, это так и было: режиссёр спустился в зал и добрался до середины второго ряда; такое местоположение обеспечивало наилучший обзор и возможности для контроля, и одновременно актёры оставались в пределах досягаемости: он спокойно мог в случае нужды докричаться и прервать вызывающее неудовольствие. Он удобно устроился и дал команду: актриса постарше отошла вглубь сцены, и остались двое – актёр и совсем молодая девушка – заспорившие и начавшие слишком активно жестикулировать.