Сзади всё выглядело спокойно, и теперь я обернулся и оглядел оставшееся пространство: вроде бы и здесь не было ни души, и во всяком случае странного преследователя я не обнаружил: где-то совсем далеко бубнили голоса, и больше присутствие посторонних не ощущалось. Я сделал несколько шагов: передо мной находился второй коридор, куда мне и следовало завернуть с самого начала. Как и в первом случае, двери виднелись только в самой глубине, и я не спеша пошёл вперёд, стараясь заранее определить, какая из дверей мне подходит.
Я старался не шуметь напрасно: вполне возможно, что мне удалось бы определить курс движения по звукам, исходившим из разных мест, и во всяком случае для выполнения задачи я должен был держать себя аккуратно и осторожно. Столь удачно обойдённые опасности позволяли надеяться на благополучное завершение данной миссии: только теперь я не имел права уйти с голыми руками, поскольку уж здесь-то меня просто обязан был ждать серьёзный урожай.
И всё-таки – добравшись почти до конца – я обернулся: сосущее предчувствие не обмануло меня, и сквозь щели в декорации я снова увидел знакомый силуэт: он так и не бросил своего странного занятия и следил, видимо, за каждым моим шагом и движением в этом тугом и скрученном от борьбы и ненависти пространстве.
Мне совершенно не хотелось снова – в который раз – объясняться с ним; теперь я двигался уже намного быстрее: уткнувшись в центральную дверь, я посмотрел на таблички; «глав.реж.» значилось справа, и я аккуратно и настойчиво постучался и почти сразу открыл дверь.
Теперь я был временно спасён; стоя уже за прихлопнутой плотно дверью, я торопливо просил прощения у удивлённого художественного руководителя: полулёжа на диване он приоткрыл рот и совершенно растерянно хлопал глазами. Я даже подумал, что он не в себе или, может, ему плохо: это был совершенно другой человек, не имеющий ничего единого с грозой и пугалом театра, постоянно испускающим агрессивные и хищные токи: два глаза за толстыми линзами очков с настороженностью и боязнью вглядывались в незваного и нежелательного гостя, сильно моргая и рыская по сторонам. Я подумал, что режиссёр просто не узнал меня: после нервной и выматывающей репетиции он вполне мог оказаться в таком подавленном состоянии. Тогда я снова представился: вполне возможно, что гости – подобные обнаруженному у директора театра – тревожили также и режиссёра, и лучше было сразу успокоить его. Но почему-то до конца это не удалось: хозяин кабинета наоборот скрючился и прижался боком к продавленной спинке дивана, уставившись полными страха глазами в пугающую пустоту.