После обеда — сон–час.
Виктор Деревягин, командир отделения электрооператоров, забираясь в койку, зевнул, пробормотал со смешком:
— После вкусного обеда по закону Архимеда полежать надо часок, чтобы жирок на пузе завязался.
Упал и тотчас захрапел. А мы, сытые как столовские коты, поднялись на верхнюю палубу плавбазы, откуда хорошо видна бухта, корабли у пирсов, дома на берегу. Бухта до недавнего времени называлась Тарья, но переименована в честь географа, исследователя Камчатки Степана Крашенинникова. Посёлок Лахтажный из полутора десятка панельных пятиэтажных домов для офицерских семей. Памятник Герою Советского Союза Николаю Вилкову рядом с матросским клубом и рубка подводной лодки — памятник погибшей в годы войны Л-16.
Плавбаза «Нева» — 1912‑го года постройки, некогда — суперлайнер Трансбалта, а ныне плавказарма экипажей подводных лодок–ракетоносцев. Об этом я узнал от мичмана–сверхсрочника, безделья ради размотавшего удочку. Сделав несколько лёгких, коротких рывков, мичман быстро начал сматывать лесу, размашисто выхватывая её из глубины. На крючке болталась большая ленивая камбала. Мичман снял рыбу с крючка, швырнул в воду.
— Плыви, родная! Мне ты не надо. Мне важен сам процесс…
Он посмотрел на часы, смотал удочку, похлопал меня по плечу.
— Вот здесь тебе и служить, парень! Родине и флоту советскому! Счастливо! Не опоздай на построение экипажа.
И, уходя, подал широченную, как та камбала, ладонь.
— Мичман Гусаров, боцман сто тридцать шестой.
«Ни фига тут порядочки, — подумалось мне, — мичман матросу запросто руку подаёт!».
Вдали, от посёлка Тарья взлетают гидросамолёты, проносятся над бухтой. Уходят на боевое патрулирование советских территориальных вод.
Может, на одном из них летит воздушный стрелок Иван Быков — земляк из Новосибирска, подбивавший меня на службу в авиацию.
Сейчас на том гидросамолёте мог лететь я.
Но я выбрал море…
Я уже забыл, как мучился от качки на развалюхе — «Балхаше», как, безучастный ко всему, смотрел на беснующиеся волны и стонал, сокращаясь в рвотных позывах:
— Ох, и зачем только я выбрал море?
Я снова лежу грудью на железном планшире борта, незыблемого как бетонная стена, и шепчу, неслышно, одними губами:
— Здравствуй, море…
Вчерашний пасмурный, с моросящим дождём день закончился страшенной грозой с оглушающими раскатами грома и ослепляющими молниями. В палатке, несмотря на полночный час, становилось светло. Дождь лил обильными струями всю ночь, но к утру прекратился.
Я выбрался из палатки, размял затекшее от долгого лежания тело. Под плёнкой, наброшенной на палатку, набилось столько задохшихся комаров, что я сгребал их горстями.