И тем больнее ощутил неприкрытую враждебность Бугрова. Она, эта враждебность, сквозила в его голосе, в словах, в выражении остроскулого, до черноты задубленного ветрами лица.
— Слушай, Антон Филимоныч, — проговорил Новоселов хмурясь. — У меня хватит мужества публично извиниться перед Прохоровым, если статья действительно неправильна. Извиниться прямо в газете. Но давай говорить спокойнее. Я не заклятый твой враг, не враг и Прохорову…
Бугров внимательно поглядел в лицо ему, Новоселову, вздохнул, опустил глаза:
— Может, и верно — зря я так с тобой. Но — обидно ведь…
— Что же… все беды в сельском хозяйстве от сводок этих проистекают, в которых многим… Таким, как Гаврилов, свое место нужно?
Антон с минуту не отвечал, разглядывал свои узловатые, могучие, зажелезневшие от нелегких работ руки.
— Да нет, конечно, — проговорил он задумчиво. — Сводки, учеты всякие — как же без них? Просто не научились мы хозяйствовать как следует на земле, вот что… Громких слов много, а хлебушка собираем столько же, сколь и десять лет назад. Почему не научились, я не знаю. Не той грамоты я, чтоб все объяснить. А за колхоз свой могу сказать. Попросту, извини уж, если не все гладко будет… Живет колхоз, правда, получше других, да разве так мы жили бы еще, кабы Денису волю дали? Эх! Земля-кормилица, она не оскудеет, черпай и черпай, да только умеючи! А не умеем, говорю.
— Что значит — не умеем? И что значит — не дают? — заинтересованный, спросил Новоселов.
— А то и значит — не дают, потому что не умеем. Погоди, сейчас попробую объяснить попроще. Вот с этими же парами. Захару уже набили шишек и еще набьют, но он чистые пары сохранит, хоть, может, и не столько, сколько надо бы. Коновалов же искоренит их, разорит совхоз, зато два-три года в передовых походит. Как же — враг чистых паров, борец за передовую агротехнику. Да еще, не дай бог, дождичек нынче ударит!
— При чем тут дождичек?
— А при том… Места у нас засушливые. Но раз в пять-шесть лет разверзаются хляби небесные. Климат, говорю, черт бы его побрал! У нас и зимами снегу — взаймы не дадим, но как найдет этот год — валит и валит, точно из прорвы. А целое лето — дожди хлещут. Случись, повторяю, нынче такое — все газеты закричат: вон сколько влаги, правильно вопрос о чистых парах ставится, молодцы Коноваловы, позор Прохоровым! А что правильно? Это, во-первых, не влага, а вода. А, во-вторых, — следующее пятилетие, как закон, засушливое. Ржи не посеем, что, извиняюсь, жрать будем? Так вот, спрашиваю, умеем или не умеем хозяйствовать?
Новоселов промолчал.