— Папа! — вопит сынишка, и я невольно морщусь. Два пацана в квартире и одна девчонка — если не соврал узист — в животе супруги не приучили меня к тому, что отец — это я. Подчас мне даже хочется обернуться, чтобы увидеть за спиной собственного отца. Ведь это он, черт возьми, папа, я‑то тут при чем?
С трудом оторвав от себя Максима, который все же не отстает и тянет меня, — теперь уже за руку, — в детскую комнату. В сотый, должно быть, раз посмотреть на огромную модель самолета, подарок Лизиного шефа. Самолет огромный, семьдесят пять сантиметров в длину, достоверная модель пассажирского Airbus‑320. Мне такой не по карману — я не о настоящем самолете веду речь. Поэтому моя благодарность шефу супруги имеет оборотную сторону, особенно после того, как он пообещал Максиму, небрежно, словно вытирая ладонь, гладя ребенка по голове, что аэропорт ему купит папа. Я то есть.
Аэропорт я увидел в торговом центре, застыв напротив фирменного отдела немецких игрушек. Я стоял метрах в пяти, оглядывался по сторонам, делая вид, что кого–то жду и бросал взгляд на огромную коробку с изображением здания аэропорта, взлетной полосы, трапа, всевозможных радаров и даже игрушечных носильщиков с тележками. Представив, как Лизин начальник второпях, особо не задумываясь, тычет перед засуетившейся продавщицей пальцем в первую попавшуюся на глаза игрушку, модель самолета, я отыскал посреди всего этого великолепия на коробке с аэропортом внутри то, ради чего, собственно, изображал из себя нетерпеливого ожидающего. Ценник в самом углу коробки. Аэропорт, хотя и не должен следовать за самолетами, оставаясь их надежной пристанью на земле, взял, тем не менее, недостижимую для меня высоту — на двенадцать леев больше моего месячного оклада.
Неудивительно, что теперь меня каждый раз кидает если не в пот, то в дрожь, когда я слышу слово «аэропорт», обычно в телевизоре (в нашей семье давно никто не летает), и если рядом оказывается Максим, то катастрофы не избежать. Ребенок молча застывает, будто попав под воздействие заклинания, чуть подергивает нижней губой и, наконец, разряжается наводнением из слез, одновременно обратив заплаканное лицо к первому оказавшемуся по близости взрослому. Если взрослым оказываюсь не я, эхо детской истерики все равно достигает моих ушей, расплющивает меня, как набравший вес и скорость снежный ком. Сегодня, несмотря на мою очевидную вину — необъяснимо долгое отсутствие, — история повторяется.
— Ты же обещал ребенку аэропорт! — цедит сквозь зубы Лиза.
Держу пари, теща нажаловалась. Прожужжала беременной дочери все уши и свалила из квартиры, подальше от двух основных раздражителей: моего молчания и моего слишком красноречивого взгляда. Иногда я ловлю себя на том, что готов все рассказать жене про тетину квартиру, но лишь при одном условии — сослать туда на вечное поселение тещу. Меня явно поражает избирательная амнезия, я будто забываю о том, на чьей жилплощади мы, собственно, обитаем, и не придется ли скорее нашему маленькому табору переселяться на берег рышкановского пруда, оставив, наконец, в покое мою нервную тещу.