— Я вообще никогда не задумывался о вашем Сопротивлении, — ответил я.
— Но вы же воевали во Франции! — настаивала Нина.
— Когда я был во Франции, воевать-то особо не приходилось, — не выдержал я. — Я просто прокатился на танке, пока «везение» не отправило меня в госпиталь. Но если вам на самом деле так любопытно, что я об этом думаю, то мне вообще трудно припомнить, чтобы хотя бы одна страна так основательно обосралась в ходе боевых действий, как ваша драгоценная Франция. Даже голоштанная Польша — и та огрызалась до последнего.
— Народ не может долго существовать в состоянии позора, — сказала Нина и убрала вьющуюся прядь с виска. Она не пыталась оспаривать мое мнение. — Именно поэтому одни французы старательно верили в сотрудничество с оккупационными властями как в единственный путь к возрождению великой Франции, а другие столь же старательно занимались саботажем и на этом основании считали себя героями.
— Вы, например?
— Я, например, — не стала отрицать она. — Если ты сыграл хотя бы крошечную роль в Сопротивлении, то немножко очистился. Стал малой, но необходимой частью грандиозной легенды. Вот почему я так обрадовалась, когда наш машинист сцены шепнул мне, что нужно зайти в районную префектуру, спросить там инспектора Ренье, дать ему понять, кто я такая, и забрать два фальшивых пропуска. Понимаете, я могла бы больше ничего не делать для Сопротивления, только эти два пропуска — и всё…
— Но ведь вы же на этом не остановились, — напомнил я.
Она махнула рукой, не желая отвлекаться:
— В общем, прихожу в префектуру — там сидят восемь инспекторов в ряд, толпятся посетители. Я дождалась, пока народу не стало, подошла к Ренье и принялась «давать ему понять, кто я такая». — Она рассмеялась. — А он, представляете, сидит дуб дубом. Я уж и подмигивала, и щелкала пальцами. Не реагирует! Я наклонилась к нему и говорю: «Вы инспектор Ренье?» Он молча заглянул мне за вырез, потом указал на табличку со своим именем. «А я из балета». Он пожал плечами. Я говорю: «А сейчас я выступаю в Revue». Он спрашивает: «И как, хорошо платят?» Представляете? Я так растерялась, что выпалила: «Да паршиво платят, как и везде!» Он вдруг заморгал, заморгал, потер глаза кулаками. Как ребенок. «Так вы, — говорит, — та танцовщица, которая должна прийти за фальшивыми документами?» Так и брякнул, при всех! Я уж навострилась было бежать, а другие инспекторы сразу оживились, зашумели: «Мы, — говорят, — тут все в Сопротивлении…» Они потом на мои выступления приходили, последние деньги, наверное, потратили…
Чайник закипел. Нина взяла газетный кулек, в котором оставалось немного чая, и заварила.