Пьер с гаечным ключом глядел на меня со странной смесью тоски и злорадства, а дядя Дэдэ подошел и властным жестом пощупал мою руку. Не пожал мне руку, а именно пощупал — проверил, хороши ли мускулы. При этом он не переставал бурчать сам с собой. Мне вдруг показалось, что Нина привела меня сюда, чтобы продать. В принципе, я бы этому не удивился. И даже, наверное, не особенно бы протестовал. Наше правительство и так продешевило, когда отдало русским в обмен на меня молодого, полного сил и злобы Якоба Джугашвили. А Нина приехала к мсье Гранте за взрывчаткой. Два чемодана прекрасной английской взрывчатки однозначно стоят дороже, чем какой-то Эрнст Тауфер, механик и, как теперь выяснилось, поляк.
Нина быстро спросила меня:
— Сможете привести в порядок трактор? Tracteur?
Она говорила по-французски, но я понял. Я и сам думал об этом.
Поэтому я просто кивнул.
Под пристальным взглядом дяди Дэдэ я снял пиджак, рубашку. Спустил подтяжки. Остался в штанах и майке.
Дядя Дэдэ одобрительно похлопал меня по спине. Пьер передал мне гаечный ключ и отошел от трактора с напускной покорностью. На самом деле втайне он злорадствовал. Я наклонился над мотором. Да, это вам не французская беллетристика и не русский балет. Здесь я кое-что понимал.
Пока я возился с мотором, я мало что замечал. И только внезапно обнаружил, что дядя Дэдэ стоит рядом и изучающе смотрит на мою спину.
— Maigre,[63] — наконец оценил он меня, поворачиваясь к Нине.
Он присел на каменную лавочку, пристроенную к стене в удачном месте — куда попадало солнышко, — закурил крохотную трубочку и намертво замолчал.
Он сидел неподвижно, грузный и пожилой, почти сливаясь с каменной кладкой дома. Глаз на его морщинистом лице не было видно вовсе. Мясистый нос чуть шевелился, когда дядя Дэдэ затягивался.
Нина легко опустилась рядом с ним, вытянула ноги. Дядя Дэдэ охотно полюбовался ее ногами и, вынув изо рта трубку, о чем-то спросил.
Нина с готовностью кивнула, встала, взялась рукой за щиколотку и внезапно подняла ногу выше головы. Юбка задралась, открыв голое бедро. Пьер ахнул и залился краской, а дядя Дэдэ громко захохотал и шлепнул Нину по бедру. Нина опустила ногу, поправила одежду и снова села. У нее был невозмутимый вид. Дядя Дэдэ всё крутил головой и похохатывал, а потом вдруг уставился на Пьера, вытянул шею и наорал на него. Пьер мгновенно сгинул.
Дядя Дэдэ снова засмеялся и потрепал Нину по руке.
Я попробовал запустить двигатель. Трактор отозвался благодарным урчанием. Оно напоминало голос дяди Дэдэ.
Услышав, что мотор завелся, дядя Дэдэ сразу забыл про Нину. Сунул трубку в зубы, пыхнул и быстро подошел к трактору на своих коротких, кривоватых ногах. Наклонил к мотору жесткое желтое ухо, прислушался. Потом поднял ко мне лицо. Коричневые веки разжались, и на меня уставились два ярко-синих глаза. Дядя Дэдэ заговорил со мной. Он обращался прямо ко мне, непосредственно, и я вдруг почувствовал себя так, словно меня повысили в звании.