Но «партия расстрелянных» на то и разделяет крайние взгляды, чтобы не смириться с этим. Предстоит последняя силовая акция, после которой, очевидно, партия расстрелянных станет таковой не только по названию.
Объектом становится реально действовавший Легион «Триколор» (у этого военного соединения были разные названия, остановимся на том, который употребляется в романе, — для простоты). Сила художественного произведения — в том, чтобы поместить нечто известное в такие обстоятельства, которые показали бы сущность явления во всей ее полноте. Чтобы персонажам было буквально некуда спрятаться.
«Триколор», фашистская воинская часть, укомплектованная «французскими патриотами», и в том числе некоторыми русскими белоэмигрантами, отправилась сражаться с врагами демократии — то есть большевиками — в Россию. Закончили эти патриоты как самые обычные каратели: поручено им было охранять дороги — дороги взрывали «террористы» (в данном случае белорусские партизаны) — а «террористов» поддерживало местное население — и вот уже наши борцы за демократию и против зверя большевизма сжигают крестьянские дома и убивают стариков, женщин и детей…
Худой мир, говорят, лучше доброй ссоры. Но в худом мире, который Франция заключает с Германией Шпеера, будет место для Легиона «Триколор» и не будет места для участников Сопротивления — «террористов».
Это тоже цена мира. Глядя из исторического далёка, мы согласны с этим смириться.
Но мы, мудрые читатели, — это одно, а персонажи романа — совсем другое. Да, они потерпели поражение, но если уж уходить со сцены истории — то уходить с грохотом.
Франция в этих условиях залижет свои раны раньше. Но цена для нее, вероятно, оказалась бы не то что выше, а грязнее.
Впрочем, главный субъект любого художественного произведения — все-таки отдельный человек. Как на судьбах самых разных людей скажутся происходящие события? Какие выборы придется делать персонажам? Альтернативный ход развития истории до предела обостряет эти выборы, делает их мучительными — и подчас гораздо менее однозначными.
Впрочем, для того, чтобы читателю понимать душевные движения героев, авторам не потребовалось отправлять в сорок второй год наших современников — так называемых «попаданцев». В «Архитекторе» не действует российский спецназовец из девяностых годов и не поражает всех приемами современной борьбы, а также знанием неслыханных технологий. И ампулы с пенициллином у него в кармане не завалялось. И вообще его в романе просто нет и быть не может.
В этом смысле «Архитектор» представляет собой традиционный роман. В нем практически нет фантастики. Всей фантастичности — переставлено несколько кубиков. И возник совершенно другой узор калейдоскопа.