— Если их сразу по-нужному расставить, потом просто скатывать будем.
— Соображаешь, — кивнул Саныч. — Берёмся, мужики. Этот… теперь тот… на стопор поставь, а то укатится… так… вон тот теперь…
К концу перестановки Эркин приспособился выбивать и вставлять стопор ударом сапога. Саныч только буркнул:
— Полегче. Штырь погнёшь.
Эркин кивнул. Ну вот, расстановка закончена. Можно тащить первый.
— Отчаливай! — весело скомандовал Колька. — Полный вперёд!
И Эркин улыбнулся.
Когда они волокли последний контейнер, прозвенел звонок. Эркин ещё в Джексонвилле на станции привык, что постоянно что-то звенит, гудит, лязгает и громыхает, и потому не обратил звонок внимания, но остальные заметили.
— Во! Управились! — радостно заорал Колька.
— Не кажи гоп, — осадил его Саныч. — Стопори, яма… теперь вправо возьми… на подъём… пошёл…
Они втащили контейнер на платформу и закрепили его.
— Вот теперь всё, — удовлетворённо сказал Саныч.
Геныч стащил рукавицы и закурил.
— Всё, свалили.
Эркин огляделся. По всему двору с весёлым, уже нерабочим гомоном тянулись люди. Что, смена закончилась? Он посмотрел на часы. Три ноль семь.
— Всё, мужики, по домам айда, — Геныч спрыгнул с платформы.
Эркин перевёл дыхание. Да, так, похоже, и есть — конец смене. Он, как все, спрыгнул вниз, снял и засунул в карманы верхние рукавицы и пошёл следом за Санычем и остальными. По дороге рискнул спросить:
— Завтра… как сегодня?
— Ну да, — охотно ответил Колька. — Смена с семи. А что делать, укажут.
Эркин удовлетворённо кивнул. Больше ему ничего и не нужно. А встретившийся Медведев бросил ему на ходу:
— Завтра с семи, не опаздывай.
Эркин ждал, что ему про прописку скажут, но бригадира окликнули, а Саныч с остальными уже ушёл. Во двор входила вторая смена. «Ну, значит, завтра прописка», — решил Эркин, направляясь к выходу. Вот она, та самая, забранная деревянной решёткой дверь, через которую он входил утром. Где вход, там и выход. Нормально. Эркин потянул дверь на себя и вошёл в коридор. Так, теперь… туда, правильно, этот плакат он видел. Коридор был пустынен, на стенах были ещё какие-то надписи, но Эркин полагал, что это всё не для него.
— Эй, вождь! — окликнули его сзади.
Эркин узнал голос Ряхи и остановился, обернулся через плечо. Ряха, уже без куртки, и потому особенно щуплый и какой-то… дохлый, улыбаясь, подошёл к нему.
— Что ж ты, день отработал, мы тебя, понимаешь, приняли, ты теперь поставить нам должон.
Эркин кивнул и полез за бумажником. В бегающих глазах и кривой улыбке Ряхи о чувствовал какой-то подвох, но, не зная здешних порядков, ничего не мог сделать.