Я замер, затаив дыхание. Ох, как давно я не слышал этого колдовского звука! Как тихий треск свечи настраивает нас на правду документа, так и этот, на первый взгляд - лишний шум, каким-то волшебным образом делает музыку настоящей. Есть в этом что-то от таинства рукоположения, передающего тепло ладоней Петра от поколения к поколенью - глубина дорожек винила так же напрямую восходит к дуновению воздуха у губ артиста; поэтому, слушая винил, мы ощущаем жизнь.
Еще миг мы вместе нависали над плывущим по кругу диском, а потом серебряный голос прочувствованно вывел:
- Томбэ ля нэжэ...
- Тю нэ вьендра па се суар... - на удивление ловко грассируя, негромко напела Яся, отступая к креслу.
Она уютно устроилась в нем, забравшись с обеими ногами, и прихватила полы халата коленями. Я встал к машинке напротив, и на музыку начал накладываться короткий стрекот челнока. Но Ясе это не мешало - она умиротворенно покачивала головой в такт и в некоторых местах чуть слышно напевала.
Эта элегическая расслабленность ее и подвела - пола халата предательски выскользнула и упала на пол, приоткрыв стройное бедро почти на всю его длину.
- Ой, - дернулась она, уловив мой возгоревшийся взгляд.
- Ой, - повторил я, напрочь запарывая шов, - да чтоб тебя! Выгоню!
Яська торопливо вернула строптивую полу на место и укорила, глядя исподлобья:
- А вот на Тому так смотри.
- Всеядная я... - предпринял попытку хоть как-то оправдаться.
- Хорошо хоть не плотоядная, - усмехнулась она, уловив отсылку к мультику. На щеках ее проявилось по красному пятну.
- Природа наша такова, - сказал я и поспешил успокоить, - но ты не волнуйся, это контролируемо.
- А может, - лукаво улыбнулась она, - я бы и хотела немного поволноваться.
И тут сквозь музыку мы расслышали негромкий хлопок, донесшийся из прихожей.
Мы замерли, глядя друг другу в глаза, словно застигнутые на горячем любовники. Затем я опасливо двинулся на звук. Яська на цыпочках пристроилась за моим плечом.
Я осторожно потянул дверь на себя.
Первой мыслью было: «Нет. Этого просто не может быть. Мне привиделось», причем я был в этом абсолютно твердо уверен. Не может, ну никак не может мама оказаться здесь и именно сейчас. Не может стоять в двух шагах от нас, переводя растерянный взгляд то на меня, то на открывшуюся ей в глубине моей комнаты картину.
Я молча заглянул в свою берлогу, и мне тотчас захотелось зажмуриться, но зрелище уже успело впечататься в память со всей своей безжалостностью: белый передник был брошен поперек стола, а поверх него разметалось темно-коричневое платье. Один его рукав кружевной манжетой обессиленно тянулся к полу; торопливо вывернутая майка одной лямкой зацепилась за спинку стула.