– Ну, они были вполне съедобные, – говорит Рен.
– Дрянь из искусственного белка. Но что мы тогда понимали? Мы их ели!
– Я бы сейчас съела рыбных палочек. И «твинки», – Рен вздыхает. – Они были такие ретро-нуво-винтажные!
– А на вкус как обивка от дивана, – говорит Голубянка.
– Я пойду к нему, – говорит Аманда. Она встает, поправляет на себе простыню, откидывает волосы со лба. – Поздороваться, спросить, не надо ли ему чего. Ему нелегко пришлось.
«Наконец-то!» – думает Тоби. Вот прежняя Аманда, которую она знала у вертоградарей. Проблеск ее былой энергии, неукротимости; тогда это называлось «стержень». Именно Аманда была заводилой во всяческих шалостях, испытательницей границ на прочность. Ей уступали дорогу даже мальчики постарше.
– Мы тоже пойдем, – говорит Голубянка.
– И скажем хором: «Сюр-приз!» – подхватывает Рен. Обе хихикают.
С разбитыми сердцами, кажется, разобрались, думает Тоби. У нее нет ощущения, что у Рен до сих пор что-то разбито. Во всяком случае, в связи с Джимми.
– Может, лучше немного погодить, – замечает она. Кто знает, что будет с Джимми, если, открыв глаза, он увидит трех былых возлюбленных сразу, склонившихся над ним, словно три Парки? Требуя от него вечной любви, мольбы о прощении, крови в кошачьем блюдце. Или еще того хуже – возможности нянчить его, играть в медсестру, удушить его своей добротой. Хотя, может, это ему и понравится.
Но Тоби напрасно беспокоится. Добравшись до гамака, они видят, что глаза у Джимми закрыты. Убаюканный мурлыканьем, он снова уснул.
Команда восторгателей выступила в поход по улице – то есть по тому, что когда-то было улицей. Впереди идет Зеб, потом Черный Носорог, за ним Американская Лисица, Катуро замыкает цепочку. Они движутся медленно, осторожно, пробираясь через мусор и обходя его. Им нельзя идти наобум – если вдруг где-то поджидает засада, они обязаны ее заметить. Тоби хочется побежать за ними, как будто она – брошенный ребенок, и закричать: «Стойте! Стойте! Возьмите меня с собой! У меня есть ружье!» Но в этом нет никакого смысла.
Зеб не спросил, нужно ли ей что-нибудь. А если бы спросил, что она сказала бы? Зеркало? Букет цветов? Надо было хотя бы бумаги с карандашами заказать. Но у нее почему-то язык не повернулся.
Вот они уже скрылись из виду.
День идет своим чередом. Солнце взбирается по небу, тени сокращаются, на столе появляется еда, ее съедают, звучат слова; с обеденного стола собирается посуда и моется. Часовые сменяют друг друга. Стена саманного дома становится чуть выше, на изгороди вокруг дома добавляется еще один ряд проволоки, в огороде идет прополка, на веревках повисает мокрое белье. Тени снова начинают удлиняться, сгущаются послеобеденные тучи. Джимми вносят в дом, идет дождь с внушительным громом. Потом небо очищается, птицы снова принимаются петь наперегонки, облака на западе розовеют.