Отступая в прошлое, события и вещи меняют свою природу; очертания их кажутся воздушными, легкими — как очертания облаков, плывущих над морем; вся тяжесть жизни из них исчезает; вся смутность жизни исчезает из них. Сегодня ясный и солнечный, весенний балтийский день, один из тех дней, когда видно далеко до боли, когда, выйдя к морю, можно различить каждый в отдельности домик в соседней деревушке километрах в пяти от нашей, и в том особенном, одновременно прозрачном и пронзительном свете, какой бывает, наверное, только здесь, у этого моря, с совершенной отчетливостью, чуть-чуть подрагивая на ветру, проступают все ветви всех сосен, все ракушки, и даже тени их, следы на песке. События и вещи, отдаляясь, преображаются. Отдаляясь, вещи, события влекут и чаруют нас — издалека. Но есть блаженные минуты, когда мы видим настоящее так, как видим обычно лишь прошлое, с той же отрешенностью, с тем же вниманием, как будто отсутствуя, но, может быть, именно потому присутствуя в нем, — блаженные минуты, которые случаются с нами всякий раз неожиданно, сами собою, — на берегу моря, на повороте в какой-нибудь переулок.
Театр же — на маленькой площади — был найден Максом случайно, во время его бесконечных блужданий по городу, блужданий, которые каждый день начинались сначала, варьировали на разные лады все те же улицы, переулки и дома, и охватив и проиграв уже известное, прибавляли к нему всякий раз еще и малую толику неведомого — каковая на следующий день возникала вновь и чуть-чуть измененная, в ином порядке улиц и поворотов, осуществляла себя самое, прежде чем уступить место дальнейшему движению темы. В ту осень ветер с такой яростью набрасывался на город, с таким неистовством гонял по улицам листья, мусор, обрывки газет, что даже самые невнимательные из горожан, самые прохожие из прохожих то и дело останавливались, испуганно замирали — и подолгу стояли так, прислушиваясь, присматриваясь к чему-то, застигнутые врасплох. Людей, впрочем, немного было на улицах.
Он как будто впервые открывал для себя этот город, самый странный на свете (этот город, из которого я уехал — и который отсюда, теперь, кажется мне чем-то почти немыслимым, невозможным: как если бы его никогда и не было вовсе…); однажды, выходя из дому, посмотрев на небо — с разорванными, то и дело менявшими свои очертания, сливавшимися и вновь, друг от друга, отделявшимися облаками, — с мгновенными просветами, проблесками: голубизны, синевы, как будто тоже летевшей, улетавшей куда-то и словно выцветшей, вылинявшей на ветру, — выходя из дому, посмотрев на небо и опуская глаза, я вдруг увидел его, Макса: в проеме арки, совсем неожиданно.