— А кто это у тебя под одеялом прячется?
Асаня мне без всякого смущения:
— А это так… товарищ один.
— Нет, — говорю, — старого воробья на мякине не проведешь. Давай подымай своего товарища — я не к тебе, а, главным образом, к нему пришел.
Тут одеяло в сторону, и Георгий садится. Как я ни зол на него был, а все же что-то защекотало у меня в переносье. Едва сдержал себя…
Уехал он, по сути дела, мальчишкой, а сейчас передо мной мужчина. Погрубее стал в лице, детской прелести уже той нет, и в плечах раздался, и на подбородке щетина небритая, а для меня все же мальчонка и никто другой. Спрашиваю:
— Болен?
— Нисколь, — отвечает.
— А по какому случаю днем в постели валяешься?
Асаня посмотрел на друга, подмигнул:
— Может, мне до магазина пройтись?
— Сделай одолжение, — говорю, — пройдись. До магазина или куда подальше, только оставь нас на время одних. Да не обижайся, у нас разговор предстоит семейный… А если за водкой вздумаешь, то дело твое, но я со своей стороны предупреждаю — ни капли в рот не возьму… не за этим я сюда шел.
Асаня отродясь ни на кого обиды не имел. Шубенку накинул и вышел. Остались мы с Георгием вдвоем.
— Значит, проездом? — спрашиваю. — Так куда же путь держишь, если не секрет?
Вижу, разговаривать ему страсть не хочется, однако куда денешься? Поморщился, пятерней шевелюру свою со лба убрал.
— К морю… В Сочи, может быть.
— Вот как? Цитрусов захотелось?
— А почему бы и нет? Витамины.
Взбеленили меня не слова его, а интонация. Нет уж, думаю, если за пять лет ни единым письмишком не перекинулись, то нечего теперь о пустяках. Беру быка за рога.
— А учиться как?
Гошка нахмурился, промолчал.
— Или считаешь, пол-института одного, половинка другого — а в сумме законченное высшее? Все в жизни познал, все ясно и понятно?
Вижу, тема эта племяннику — хуже горькой редьки. Но положение его безвыходное. Человек я пожилой, к тому же родной дядя — не выгонять же меня.
Зевнул он притворно.
— Высшее да высшее. Вы с матерью мне с детства в уши жужжали. А без высшего что, не человек? Не в том суть, дядя.
— В чем же? — спрашиваю. — На койке валяться или цитрусы жевать?
Смотрю — в глазах злость блеснула, какая перед дракой бывает.
— Да хоть бы и цитрусы. Почему я обязан до седых волос за книжками корпеть? Почему я не вправе по-своему жизнь прожить?
— А что значит «по-своему»? Можно по-своему в космос взлететь, а можно по-своему рылом в корыто уткнуться и помои хлебать.
Смотрю, покраснел. Вот-вот взорвется. Однако опять сдержался.
— А мне ни космоса, ни корыта не нужно.
— А чего же, все-таки?
— Свободы.