Женя сжал кулаки.
– Во всем я виноват. Понимаешь – я.
– Нет. Я знаю, кто донес.
– Я тоже знаю. Граф даже не скрывает. Он говорит, что борется за правду. Только правда его – в силе его папаши.
– Может, мне попробовать поговорить с моим папой. У него тоже могут быть связи.
Женя кисло усмехнулся:
– Неужели связи важнее правды? Знаешь, в детстве, когда мальчишкам не хотелось драться, они затевали бодягу: «А вот я позову папу, он – танкист, и он приведет во двор танковую армию». «Тогда я позову дядю, он – летчик, и он разбомбит твою танковую армию». Вот дети и выросли.
Маша обошла его и обняла сзади, опершись подбородком на его плечо. Густые, промокшие под дождем волосы упали на его колени.
– Боже! Ты вся промокла. Ты дрожишь? Идем, я тебя переодену.
На верху, уже прилично обжитом, появились такие новшества, как старый, вздутый от недоедания в прошлой жизни холодильник – подарок Каца. Маша заглянула внутрь. Холодильник сейчас был отнюдь не голоден. Тоже, по всей видимости, благодаря Александру Самуиловичу. Маша знала, что он подкармливает Женю, и была ему за это благодарна. На столе, которого тоже не водилось здесь раньше, закипал электрический чайник. А микроволновку Жене дал Дик. Учебники, сложенные на полу неровной стопкой, образовывали Пизанскую башню. В целом здесь стало почти уютно. Во всяком случае, в сравнении со стоянием на улице под дождем.
– Общалась с твоей ма. Я теперь каждый день о тебе отчитываюсь. Ты бы родителям хоть иногда сам звонил.
– Не, лучше уж ты. Я не вынесу ее опеки. Они славные, я на них не обижаюсь, но мама по жизни считает, что должна знать про нас с Аленкой все: каждый шаг, каждый чих. Мы вечно обязаны докладывать, где мы, когда, с кем… Ладно Аленка, соплистка еще, а я-то взрослый…
– Ага. То есть ты переложил это на мои хрупкие плечи?
– Ты только, смотри, чего лишнего им не ляпни.
– О тебе – только хорошее или ничего. Зачем их грузить, они и без того переживают. Папа у тебя – кремень, а мама… мне ее по-женски жалко.
Маша подозревала, что на самом деле Женя не так уж уверен в себе, как старается демонстрировать, и что он опасается прямого общения с родичами, боясь, что эти разговоры смогут подорвать давшуюся ему отнюдь не легко решимость довести дело до победного конца.
Из мерзлых глубин прекрасно пашущего пятое десятилетие холодильника Маша достала целлофановый пакет с обычными домашними котлетами. Их оставалось три штуки. Одна благополучно исчезла. Маша отметила это про себя. Она вернула пакет на место.
– Где ты был, когда тебя не было?
– Когда? Вчера? У меня же ночная – нечетное число. Ты что, забыла и приезжала вчера?