– Расслабься, – прошептал он, и я попыталась расслабиться.
Теперь мне было больно, но я понимала, что боль – это часть удовольствия. Я не должна была этого делать. Я вела себя очень плохо, и теперь меня наказывали. Теперь мне все стало совершенно ясно. Я смотрела через окно стойла на черную, черную ночь. Я ощущала ткань рубашки Джорджи. Положив руки ему на плечи, я притянула его к себе. Если бы хлопнула дверь! Если бы мама вышла на заднее крыльцо и позвала меня!
Передо мной промелькнуло лицо Сэма. Не такое, каким оно часто было в последнее время, – сердитое, обиженное, – но такое, каким оно было раньше. Лицо мальчика, который слишком остро чувствует весь окружающий мир.
– Вам надо поменяться! – часто повторяла мама, как будто маленькие девочки лучше приспособлены выносить тяготы мира.
Джорджи наклонился и, как нетерпеливый пес, лизнул мою грудь. Я содрогнулась и заставила его выпрямиться. Я чувствовала себя исключенной из того, чем он сейчас занимался. Он был внутри меня, но фантазировал что-то свое, что требовало моего присутствия, но не моей любви.
Мама была права. Я была очень похожа на мальчика в том смысле, что не умела задумываться о последствиях. Я вспомнила палатку, которую мама позволила нам поставить между нашими кроватями, когда мы были маленькими. Сэм сжимал мое лицо своими пухлыми ручонками.
– Теа, – говорил он. – Теа!
Джорджи качнулся, вжимаясь в меня, один раз, другой, и он казался таким большим внутри меня, невообразимо большим. Затем он опустил голову мне на грудь и глубоко вздохнул. Все закончилось очень быстро.
Чего тогда хотел Сэм? Я не могла этого вспомнить, как ни старалась.
Я скользнула вниз по холодной стене и села на пол. Джорджи стоял надо мной, запихивая рубашку в брюки и застегивая ремень. Глядя, как он совершает эти самые обычные действия, я вдруг почувствовала себя очень одинокой. Я обхватила голову руками.
– Теа?
– Что мы наделали!
– Разве ты не понимаешь?
Мне трудно было в это поверить, так это было возмутительно, но в его голосе слышалась насмешка.
– Я не об этом.
Он сел на пол рядом со мной.
– Это ведь совершенно естественно, – произнес он.
– Я это воспринимаю иначе, – сказала я, качая головой.
– Правда?
– Мы должны были подождать.
Я смотрела в сторону.
Джорджи засмеялся.
– Почему? – спросил он. – Ждать было незачем. Уж во всяком случае нам.
Я была обнажена, а мой кузен полностью одет. Он рисовал какой-то узор на опилках и, казалось, размышлял над тем, что еще он может сказать. Это было очень непохоже на моего кузена, который никогда не думал перед тем, как заговорить.