– Но если ты попадешься, тебя отправят домой.
– О, это будет не наименьшей из моих бед. Конечно, дедушка меня убьет. Он тут же выдаст меня замуж за какого-нибудь скучного монровиллского парня. – Она щелкнула пальцами и помолчала. Когда она заговорила снова, ее голос смягчился. – Он это сделает не задумываясь. – Она содрогнулась. – Если я разыграю свою карту правильно, я сама решу, за кого мне выходить замуж. И я не попадусь. Конечно, если ты мне поможешь.
Она стиснула мои пальцы, как будто умоляя меня, как будто быть Сисси и Буну вместе или нет зависело исключительно от меня. И я поняла, что Сисси очень добрая. Она научилась жить в этом мире, любя людей и позволяя им любить себя. И ее любовь не была такой сильной, как моя, или такой отстраненной, как любовь Леоны.
– Конечно, – кивнула я. – Конечно, я тебе помогу.
Она нуждалась в моей помощи, чтобы встречаться с ним в лесу ночью, когда весь лагерь спит. Моя кровать стояла возле окна, в которое мог постучать Бун, извещая Сисси о своем прибытии. А после ухода Сисси мне предстояло перебраться на ее кровать, потому что напротив нее спала Мэри Эбботт, которая просыпалась часто и от любого шороха. Это все придумала я. Сисси восхитилась моей изобретательностью. Я тем более хотела помочь ей, что она, похоже, не осознавала, на какой серьезный риск идет. Один неверный шаг – и Сисси моментально исчезла бы из лагеря, как будто ее и не было здесь никогда.
Неужели во мне было что-то такое, что указывало на склонность к таким вещам? Какое-то качество, о существовании которого я и не догадывалась, но которое делало меня скверным человеком? Для Сисси все это было игрой. И я хотела, чтобы это так и оставалось, потому что она была не такой, как я.
Я думала о женщине из Иматлы, задушившей своего ребенка любовью. Я думала о маме и о том, как она сначала полностью изолировала нас от мира, а потом вычеркнула меня из своей жизни, можно сказать, бросив на съедение волкам. Она знала, что я больна, но даже не позвонила. Отец… Он уступал маме во всем, что касалось нас с Сэмом. Но то, что теперь я все это знала, как и то, что отец не смог даже рассказать мне об этом, а также понимала, что дороги назад нет, облегчало мою задачу. «Разве я могу после этого вернуться домой? – спрашивала я себя. – Каким станет для меня дом? И смогу ли я относиться к нему, как к своему дому?» Вчера миссис Холмс сказала мне, что я могу воспользоваться телефоном. Она меня пожалела. Я стала обдумывать ее предложение, представила себе голоса близких, которые еще ни разу не слышала по телефону. И отрицательно покачала головой.