– Это радует. – Эва улыбнулась. – Твое полное имя трудно выговаривать.
Я колебалась, пытаясь понять, не насмехается ли она надо мной. Но тут она похлопала по одной из нижних кроватей:
– Это – для тебя. Ты мой низ.
Сисси засмеялась. Я вздрогнула.
– Ты когда-нибудь спала на двухъярусной кровати? – спросила она. – Я тоже сплю внизу. Наверху лучше, но ты приехала так поздно…
Я указала на свой чемодан, который уже стоял в ногах моей нижней кровати. Тыканье пальцем считается дурным тоном. Я была уверена, что теперь меня сочтут невоспитанной, но предпочитала это необходимости объяснять свое позднее появление.
– Мой чемодан уже здесь, – сказала я.
– Его принес один из рабочих, – вступила в разговор Мэри Эбботт.
У нее был высокий и ломающийся голосок.
– Не тот, который красивый, – добавила Эва, и Сисси снова засмеялась.
Гейтс, писавшая что-то за столом (письмо? мне было любопытно, кому она пишет), обернулась, и стало ясно, что ей этот разговор не нравится.
– О Гейтс! – вздохнула Эва. – Не будь такой серьезной. Мы просто болтаем. – Эва томно повернулась ко мне. Она вообще двигалась так, как будто ее ничто в этом мире не заботило. – Здесь есть два разнорабочих. Один из них очень красивый. А второй… Ну, ты сама увидишь.
Я почувствовала, что меня бросило в жар, и, чтобы скрыть это от девчонок, поспешила подойти к своей кровати. Вообще-то я краснела по малейшему поводу. Я занялась своим чемоданом, а спустя пару секунд заметила, что все переодеваются в ночные сорочки. Переоделась я стремительно. Еще ни одна девочка не видела меня голой. Мама видела, но она не была девочкой. Раздеваясь, я позаботилась о том, чтобы никто не заметил вышитого платка. Если бы мои соседки заметили, что я прячу под одеждой кусок ткани, принадлежащей моему брату, они сочли бы меня маленькой. Или, и того хуже, странной.
У нас у всех были совершенно одинаковые ночные сорочки (мою заранее положили на кровать, предназначавшуюся для меня). Они были сшиты из мягкой хлопчатобумажной ткани, имели V-образный вырез и доходили до середины икры. Над левой грудью, а точнее над сердцем, была вышита монограмма из букв «К», «Л» и «Й». У ночной сорочки, которую я привезла с собой, были длинные рукава с кружевными манжетами и вырез под горло. И длиной она была до самых щиколоток. Она бы меня тут же выдала. Мама сказала, что в лагере носят форму и поэтому мне не понадобится много вещей. Дома это сообщение привело меня в ярость. Со мной будут обращаться, как со всеми остальными! Но теперь я была этому рада. Я же не знала, что у меня неправильная сорочка!