— Нет, — упрямо заявила Сандра. — Она не создала семью не потому, что много работала, а потому что всю жизнь любила одного человека.
— Что за глупость? — удивился профессор. — С чего ты это взяла?
— Тётя Ида сама рассказала нам с Лили об этом, когда мы служили в госпитале.
— Правда? Я ничего об этом не знал.
— Конечно, не знал. Тётя Ида держала эту тайну в своём сердце долгие годы, и поделилась ею только тогда, когда Лили завела разговор о наших с ней будущих женихах. Двадцать лет тётя Ида ждала, что он даст о себе знать, напишет ей или приедет, чтобы просто увидеться. Но не дождалась…
— Надо же, — пораженно произнёс профессор. — Кто бы мог подумать? Столько лет… А ведь я даже не догадывался, что Ида кем-то увлечена.
— Не увлечена. Она любила его одного.
— И кто он, она говорила?
— Назвала только имя — Эжеб.
— Эжеб? — переспросил отец. — Неужели венгр? И чего только не узнаешь, спустя столько-то лет…
— Да, папа, — понуро произнесла Сандра. — Тётя Ида проработала всю жизнь в госпитале не потому, что хотела только работать. В её жизни просто не было любви.
— Ну, дочка, — начал ободрять её отец, — тебе-то жаловаться не на что. У тебя есть Даниэль. Так к чему эти разговоры о службе машинисткой?
Как бы Сандре не хотелось возразить отцу и сказать, что она несчастна не меньше покойной тёти Иды, но она побоялась признаться, опасалась, что слово за слово, и отец вытащит из неё признание об измене. В такой ситуации Сандре оставалось только натянуто улыбнуться.
— Нет, папа, я хочу быть не только… женой. Я хочу, чтобы мой труд был полезен республике.
Профессор только вздохнул и произнёс:
— Ты уже взрослая женщина и многое в этой жизни видела. Не мне тебя учить… Но у тебя есть муж, который теперь за тебя отвечает. Вот если он согласится, можешь работать. Но ты должна знать, что от постоянной работы с машинкой хрящи в твоих пальцах будут постепенно стираться, а к старости ты будешь мучиться от болей в суставах. Подумай хорошенько, нужно ли тебе всё это.
Про преклонные годы Сандре думать вовсе не хотелось, ведь когда ещё они наступят. Но ей было тяжело признать, что такой муж как Даниэль имеет над ней хоть какую-то, но власть. После их размолвки, он нередко ночевал на кушетке в своей лаборатории. Мыши и крысы стали интересовать его куда больше жены.
— Данни, — спросила его Сандра за завтраком, — а я вкусно готовлю?
— Да, — машинально ответил он, жуя гренок.
— А хозяйство я веду хорошо? Тебе всё нравится?
— Наверно.
— Тогда ты не станешь возражать, если я буду реже появляться дома?
— Что ты имеешь в виду? — отложив вилку, поинтересовался Гольдхаген.