Девушка вспомнила, как поступали Солженицын и другие диссиденты, когда им так же угрожали по телефону. Надо позволить незнакомому подонку высказаться до конца, желательно, держа трубку в вытянутой руке, а потом как можно спокойнее спросить: у вас месячная оплата или сдельная? А какие у вас премиальные?..
Раздался новый звонок. Аня решительно сняла трубку.
Голос был женский, юный, но при этом холодный и официальный.
— С вами говорят с городской телефонной станции.
Аня стало легко. Вот и валидол не понадобился. Молодцы все же, наши милиционеры. Поругали, а сами, тем временем, позвонили на станцию и начали операцию.
— Мы обязаны сообщить вам наши новые правила, установленные со вчерашнего утра. — Продолжил голос.
— Какие так правила? — спросила Аня, чувствуя, как испаряется ее секундная радость.
— Гражданки, бросающие трубку не договорив с позвонившим гражданином, штрафуются изнасилованием в собственном подъезде, под угрозой вечного отключения номера.
В ту же секунду лжетелефонистка передала кому-то трубку и Аня услышала знакомый гнусавый голос.
— Я не понял, коза, ты выйдешь к нам или нет? Запомни, за каждый час ожидания — лишний прогон…
Аня стояла посередине кухни. Телефонная трубка лежала на столе и издавала короткие гудки. Девушка понимала: если сейчас поднять ее, поднести ее к ушам, то короткие гудки превратятся в колокола.
Из комнаты донесся раздраженный голос деда.
— Честное слово, в богадельне мне было бы легче. Там хоть звонками бы среди ночи никто бы не беспокоил. Я не знаю, внучка, чего ты сказала вчера этому врачу, чего он так убежал. Теперь сама будешь искать место, чтобы мне можно было умереть спокойно. А то так нельзя. Эй, чего ты плачешь?
Теперь Аня уже не стеснялась ни себя, ни деда. Она плакала и в его комнате, и в ванной, а потом, так до конца и не смыв слезы, присела в кресло, одетая, где и задремала.
Почти сразу ее разбудил звонок в дверь. Дрожа мелкой, унизительной дрожью, которая видна всем, Аня поплелась в коридор.
— Кто там? — ущипнув себя за левую руку, чтобы голос был бы хоть немного ровным, — спросила она.
— Ну, как, мертвое тело уже приготовили? — раздался веселый бас. — Нет? Ну, вы даете. Мы же не в игрушки играем, у нас большая работа. Мы еще через час заедем, так что труп к этому времени будьте добры, чтобы лежал в коридоре. Обязательно умытый и переодетый…
Петербург встретил вечерний столичный поезд робкими лучами солнца, выбившимися из остатков туч, разорванных шпилем памятника «стамеске». Чудо архитектурной мысли, застывшее на площади у Московского вокзала, заменило уютный скверик, где некогда красовался не менее одиозный «комод», на котором, по народному выражению, стоял бегемот, а на бегемоте — идиот. Впрочем, как бы не относились окружающие к памятнику Александру III и к прочим монументальным шедеврам, они становились неотъемлемыми частичками истории города, сохраняя в памяти его обитателей порой очень даже добрые воспоминания. Кто-то умудрялся на этом месте в первый раз объясниться в любви, кто-то — расстаться с уезжающими гостями, а кто-то — просто благополучно договориться с бдительным стражем порядка, пытавшемся забрать в ближайшее отделение милиции за «распитие в неположенном месте».