Год-два назад я бы испугался за целостность кокона, которым кропотливо оплел свой затхлый мирок.
Сейчас же сердце дерзко, по-мальчишески кричало «хочу любить!», и мне нечего было противопоставить этому горячему зову, рвущемуся из самой глубины души. Поэтому я просто ткнулся в темечко губами и, глубоко вдохнув запах волос, замер. В ушах будто зашумело море.
Мы молчали, и мне было хорошо и покойно.
Потом я отодвинулся и взял ее покорную кисть. Пальцы оказались холодными, и мне пришлось припрятать их между ладошками.
– Понимаешь, – начал я осторожно подбирать слова, – что сделано, того уже не исправить. И пусть…
– И как дальше жить? – бесцветно спросила она, все так же упорно глядя вниз.
Я замер, вспоминая.
«Ты самая красивая», – неискренне шепчу в ухо, а пальцы уже торопливо теребят пуговичку на блузке.
«Я обязательно позвоню», – киваю в закрывающиеся двери ободранного «Икаруса», и, чуть выждав, метко забрасываю скатанную бумажку с номерком телефона в оплеванную урну.
«Дети спят уже?» – и, деловито отводя глаза на вешалку, – «мне срочняк подкинули, жрать хочу – не могу…»
– Как жить… – растерянным эхом повторил я, а потом решительно выдохнул, – да просто жить! Жить, Томка! Это ж так здорово! Только давай договоримся не петлять по дороге, и вот тогда жизнь будет нам в радость.
Она слушала, водя тонким пальцем по одеялу, а потом подняла на меня поблескивающие влагой глаза:
– Ты… А ты сможешь простить?
На скуле нарисовалась влажная дорожка. Я мягко провел пальцем, стирая, и, улыбнувшись, кивнул:
– Да, прощаю, – помедлил и добавил, – не с легкостью, но с радостью. Правда.
Она с облегчением выдохнула, потом чуть слышно шмыгнула носом и попросила с едва заметной укоризной:
– И не торопи меня. Мне ведь не просто.
Я развел руками:
– Извини… Мне просто нравится слышать твой голос и радостно видеть тебя. Тебя это не обижает?
– Нет, – мотнула она довольно головой и улыбнулась с легкой иронией, – слушай на здоровье. И… мне с тобой тоже очень хорошо.
Четверг, 06 октября 1977, утро
Ленинград, ул. Чернышевского
– Za ushko da na solnyshko… – Фред медитативно покачивался с пяток на носки и обратно у приколотого к стене изображения уха формата А4.
– Ja, ja, Kemska volost, – отозвался развалившийся в кресле Джордж.
– А кто будет солнышком? – невинно вопросил Карл от окна.
– Явно не мы, да? – фривольный тон Джорджа намекал на какую-то непонятную Синти игру слов.
– А жаль, отчетливо жаль…
– О чем эти клоуны базарят, Фред? – Синти за последние недели вполне освоилась в компании «архивариусов», которые сошли ей за подружек.