— Меня вообще-то Борисом зовут, — говорит он.
— Все равно, — говорю я. — Все равно.
Наши ноги переплетаются, и он растерянно усмехается мне.
— Только со мной нельзя. Тебе нельзя, — говорю я и изо всех сил тяну его к себе. — Нельзя, — говорю я, чтобы предупредить его. — Ты не можешь, — говорю я и, вцепившись в его плечи, повторяю: — Мне нельзя с тобой.
— Все равно, — говорит он. — Все равно.
Я пытаюсь сказать ему что-то еще, но уже поздно. Совсем поздно.
Отблески на его лице, на его теле; и сестра моих братьев пропадает — совсем: отовсюду.
Октябрь этого года страдает раздвоением личности. В городе лето. Совершенная, безупречная синева неба, зеленые кроны деревьев. Ни единого желтого листа. Ни дождя; ни холода; ничего. Лето. Октябрь.
Но в парке, рядом с моей любимой скамейкой, происходит осень. Кусты боярышника: пурпур и золото. Небо бледное, и на нем — тоном темнее — облака.
Присущие нынешней осени симптомы шизофрении в той же мере проявляются у меня. Очень просто: везде — лето, на скамейке — осень; повсюду я — с Диланом, в триглаве — прежняя. Только… только у кустов боярышника в парке октябрь бесспорен и однозначен. А вот в триглаве, свернувшись клубком под боком читающего Виталия, бездумно разглядывая рисунок пледа, я замираю от внезапного запаха. Запах Дилана: словно дразня, он пропадает в ту же секунду — не было! не могло быть! морок…
Морок — и не иначе, как наведенный мною, мною — на меня.
Чаще; все чаще. И совсем плохо — на работе: мне все время кажется, что Дилан (которому я запретила появляться в окрестностях) где-то рядом — сидит на парапете за ларьком, на лавочке у соседнего дома, курит за углом магазина… Морок; я ни разу не увидела его, выходя — смотреть.
Я никогда не лгала своим братьям. Не лгу и сейчас: они не замечают моих перемен. Они не могут представить себе даже возможность подобного. Тем более — с человеком! о нет…
Но однажды, в середине ночи, уже засыпая рядом со мной, Кирилл вдруг спросил: ты сменила духи? Да, сказала я, разве плохой запах? Очень терпкий, сказал Кирилл, он больше подходит мужчине, но если тебе нравится…
Я никогда не лгала своим братьям… Даже той ночью: ведь это можно назвать и так — я сменила духи. Я сменила духи: новый запах. Запах Дилана на моем теле. Наверное, я занимаюсь изменой. Падеж родительный — измена кого?.. изменить… измениться… Измена меня; но — падеж дательный — измена кому? Дилану? Братьям? А они, мои братья, быть может, и я делю их с кем-то? В любом случае, не с людьми, конечно…
Я люблю их — я так их люблю! Но Дилан? Любовь ли то, что я чувствую к нему? Или только запах — запах, по которому самцы и самки отыскивают друг друга. Я хочу, чтобы это было так: ведь тогда я могла бы просто сменить духи, еще раз сменить духи.