Практически полное устранение матримониального языка должно как-то быть связано и с тем интересом, который мы испытываем к тем, кто еще говорит на подобных языках, и с той исключительной ловкостью, которую мы проявляем при их расшифровке и систематизации. Наше общество может выучиться всем языкам родства, потому что само не говорит ни на каком. Мы не только прочитываем все реально существующие системы, но мы можем порождать и несуществующие; мы можем изобрести бесконечное число возможных систем, потому что уловили сам принцип всякого экзогамного языка. Между каждой из систем и системой систем, между «языками» родства в смысле Леви-Стросса и языком самого Леви-Стросса в «Элементарных структурах родства» существует различие того же типа, что и между традиционно-структуралистской концепцией языка и концепцией Хомского.
Таким образом, приходится сделать вывод, что наша собственная этнографическая специфичность как-то связана с нашей ролью этнографов, лингвистов и вообще исследователей в области культуры. Мы не хотим сказать, что сама по себе система родства толкает нас к этнографическим исследованиям; мы видим целый ряд параллельных явлений. Единственное общество, которые усердно занимается этнографическими исследованиями, — это то самое общество, которое свело свою систему запретов к элементарной семье. Невозможно расценивать этот факт как случайную встречу, как простое совпадение.
Нет сомнений, что сперва нужно отречься от языка ритуалов и родства, чтобы начать говорить на языке исследования — пройдя через промежуточный этап «культурной деятельности» в широком смысле. Между первой модальностью и второй модальностью нет разрыва; ни на одной стадии элементы «жертвенного» непонимания окончательно не исчезают; что не мешает элементам понимания углубляться, умножаться и организовываться.
Чтобы превратиться в настоящую науку, этнография должна продумать свои основания, и эта рефлексия должна относиться не только к отдельному этнографу, но и к тому обществу, которое в числе других человеческих типов производит и этнографов, точно так же как оно производит романтического героя и т. д. В этнографической литературе общество самих этнографов всегда вынесено за скобки — даже когда делают вид, что о нем говорят. Эти скобки были явными прежде, когда утверждалось, что у этого общества нет ничего общего с первобытными обществами. Эти скобки стали неявными теперь, когда утверждается, что это общество — такое же, как все прочие, что оно, конечно, отличается от других, но в той же мере, в какой последние отличаются друг от друга. Это очевидным образом неверно. Если от этнографии нам нужны не только розги, чтобы бичевать самодовольство наших собратьев по привилегиям, то рано или поздно придется признать, что нельзя ставить нашу систему родства на одну доску с австралийскими системами или с системой кроу-омаха. Наша система отнюдь не произвольна по отношению к тем формам знания, от которых мы не можем себя отделить. Не следует в этом вопросе уступать шантажу антиэтноцентризма, который уводит нас от сути дела и который, следовательно, имеет жертвенный характер и составляет последний и парадоксальный, но логичный маневр этноцентризма.