За Бузулуком горстка красных бойцов вместе с С. Я. Елькиным была окружена. Погиб пулеметчик. Комиссар сам лег за «максим», крикнув товарищам:
— Пробивайтесь! Я не отступлю и надежно прикрою вас…
День 26 июня 1918 года был последним днем героической жизни тридцатилетнего челябинского большевика Соломона Яковлевича Елькина…
А натиск объединившихся контрреволюционных сил все нарастал. 28 июня состоялось совещание командующих советскими отрядами фронта. Все согласились, что Оренбург уже не удержать. Надо отходить. Но куда?.. Большинство высказалось за то, чтобы следовать но еще не занятой противником линии железной дороги, идущей на юг, к Ташкенту. Блюхер назвал это решение линией наименьшего сопротивления.
— Все сейчас решается в крупных рабочих городах, на железнодорожных узлах Республики. Кто владеет ими, тот и определяет быть или не быть в России власти Советов, власти рабочих и крестьян, — подчеркнул он и твердо заявил, что пойдет с вверенными ему областным военным комиссариатом силами по тылам врагов, пойдет в заводские районы Урала, чтобы именно там помогать Красной Армии в ее борьбе с белогвардейщиной.
Василия Константиновича поддержали лишь двое его старых товарищей по мартовско-апрельским боям с дутовцами — командующие Верхнеуральским красноказачьим и Сводно-Уфимским отрядами Н. Д. Каширин и М. В. Калмыков. Приняв без каких-либо колебаний сторону Блюхера, Михаил Васильевич узнал и о том, что только-только каким-то чудом по аппарату Юза проскочила из Уфы на его имя телеграмма. Белочехи грозили уже башкирской столице и с востока, и с запада. Губревком приказывал Калмыкову немедля выступить с отрядом на защиту Уфы.
— А ведь мог и опростоволоситься, — напрямую сказал Михаил Васильевич, — если б против вас проголосовал…
— Такого и быть не могло, — успокоил его Блюхер, — кому ж, как не нам, Урал у врагов отвоевывать. Выступай уж первым…
На рассвете 29 июня Калмыков вытянул все силы отряда в походную колонну. На проводах Блюхер сказал:
— Не волнуйся, Михаил Васильевич, в одиночестве не оставим. Вот обеспечим эвакуацию, и тоже двинемся на север. До встречи, дружище!
4.
В Стерлитамак вступили 3 июля. Весь день Калмыков пытался связаться с Уфой. Закатилось уже позднее летнее солнце, а телеграф молчал. Застучал только глубокой ночью.
Михаил Васильевич попросил вызвать к аппарату Эразма Кадомцева или Петра Зудова[6]. Ни того, ни другого на месте не оказалось, а в переговоры вступили неизвестные Харченко и Махин. Первый представился членом ревкома, второй — преемником заболевшего Эразма Кадомцева. Они категорически потребовали идти в Уфу, причем левым берегом Белой. Это насторожило Калмыкова: не ловушка ли? Он знал, что белочехи уже захватили Чишму, Алкино, Юматово. Выйдя к Уфе с западной стороны, отряд мог попасть под удары противника, который наверняка постарается разгромить до переправы через реку.