- Зачем, Эм? Нас тут совсем немного. Просто пойди и скажи это Кольке и остальным. Сама возьми в помощники себе детей - кого надо. У нас остаются Егор и Жанка. И все, и не надо никаких собраний.
- Вы просто ленитесь! - взорвалась Эмма. - Вам просто лень что-то делать! Сидите тут, играете в игры, смотрите фильмы и понятия не имеете, что творится на станции!
- Да ничего особенного не творится, - резко откинула волосы назад Таис, а зверек на ее руках открыл пасть и зашипел, - за всем следит Мартин. А если тебе хочется сделать вид шумной деятельности и почувствовать собственную важность - то пожалуйста. Никто тебе этого не запрещает. Вперед. Только нас с Федором не трогай, ладно?
- Девчонки, не начинайте снова. Вы же не фрики, чтобы ругаться. Путь Эмма делает то, что считает нужным. А мы с Тай будем делать то, что сами считаем нужным. И всех это устроит, - миролюбиво протянул Федор.
Фраза "вы же не фрики" резанула по ушам. Эмма выдала глухим голосом: "пусть так и будет" и вышла из рубки. Спускаясь на лифте она уже зачем-то трогала собственные щеки и еще раз поражалась обилию запахов, которые стали привычными, знакомыми и легко читаемыми. У себя в каюте она потрясла тяжеленькой белой баночкой с таблетками, зачем-то нажала на кнопку и, получив белую пилюлю, уставилась на нее, сжимая внутреннее напряжение.
Она не фрик. Потому что принимает вот эти штучки. Пьет по одной каждый день. Еще их пьет Ритка - но та почти поправилась. Кто его знает, как Овальным удалось выходить свою подругу и избавить ее от превращения в животное. Научили любить? Или что?
Ответов не было, во всяком случае Эмма до них не могла добраться. Не получалось. Не выходило. Не складывалась до конца картинка. Потому оставалась нервозность, беспокойство и сжирающий изнутри страх.
Страх, что белые пилюли закончатся или перестанут действовать, и тогда Эмма превратиться во фрика. На глазах у всех. И не помогут ни нашивки, ни строгая форма, которую время от времени она надевала. Ни поможет ничто, потому что Эмма так до конца и не поняла, что значит "любить".
Для нее по-прежнему на первом месте оставался долг. Она должна заботиться о станции и о детях на ней. Она должна помогать Соне, должна быть доброжелательной к Коле.
Она должна быть человеком. Взрослым и разумным. И вот это "должна" было ясным, понятным и простым. Другие чувства были незнакомы.
Зато Коля-Колючий, который уверенно устроился в их с Соней каюте и занял бывшую когда-то своей комнату - Коля точно знал, что влюблен в Эмму. И временами легко можно было перехватить его взгляд - восхищенный, глуповатый, наивный. Черные глаза его тогда блестели теплым чувством, и Эмма была ему очень благодарна, что он, хотя бы, не упрекал ее в бесчувственности, не требовал взаимности, не ныл и не лез с обнимашками.