— Так это же пра-а-авильно…
Алика прицелилась.
— Брось эту штуку, ты… маленькая дрянь!
Выстрел. Гарпун просвистел над головой, ударился в бетонное перекрытие и со звоном отскочил к верстакам. От неожиданности Гера выпустил шланг, тот взметнулся, описал дугу, хлестнул струёй по его лицу. Бандит качнулся, взмахнул руками… Он уже почти выровнялся, но Алика в три прыжка достигла контейнера и ударом ружья опрокинула тушу в воду. Замахнулась, но добивать не пришлось. Гера ударился затылком о металлическую кромку, потерял сознание и сразу захлебнулся.
Алика нашла ключ от наручников, освободила меня из плена, обняла. И тут её прорвало:
— Живой, живой, — повторяла она. — Я так боялась опоздать. Я знала, что-то не так, что-то случилось.
— Всё хорошо, хорошо. — Я с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать от нахлынувших чувств, гладил дрожащую спасительницу по волосам, вытирал слёзы, целовал личико. Она пыталась улыбнуться, но не могла, только всхлипывала и прижималась сильнее.
— Живой.
— Надо уходить, — сказал я.
— Да-да, конечно, — кивала Алика, а сама не отпускала меня.
— Уходим.
— Хорошо. — Она бодро шмыгнула носом и… улыбнулась.
Я подобрал ружьё, бросил прощальный взгляд на Геру.
— Кому суждено утонуть, того не застрелят, — пробормотал, отворачиваясь.
Мы выбрались из ангара. Кошмар остался там — позади, где-то в другой жизни. На небе появились проблески синевы, усталые чёрные тучи неспешно уползали из города. Тёплый дождь смывал с нас всё, что мы пережили за эти дни.
Я тронул машину с места, но вскоре почувствовал, что её мотает по дороге — дрожали руки, меня знобило. Пришлось свернуть на обочину. Выключив зажигание, я повернулся к Алике. Она смотрела на меня пристально.
— Давай отдохнём немного, — сказал я. — Хорошо?
Она кивнула. Переложила руки поудобнее.
— Спасибо тебе, — прошептали её губы.
— Тебе спасибо. Если бы не ты…
— Не надо. Меня до тебя всё равно не было. И не стало бы… — Она прижалась щекой к обивке сиденья, прикрыла глаза. Вздохнула.
Где-то там снаружи шумел город. Но мы не слышали его. Мы спали.
Алика сидела на солнечной поляне и, трогательно оттопырив губы, отрывала лепестки ромашки.
— Любит, любит, любит…
Я протянул ей скрипку.
— Поиграешь?
Она счастливо засмеялась, преданно заглянула в глаза и, подбросив ромашку в воздух, задорно крикнула:
— Конечно!