— Простите, — проговорила Аза дрожащим звонким голосом. — Отец, братья, Бахти… Простите меня. Простите все! Люди! Батюшка Илие! Про… сти…
Не договорив, она обмякла в руках Марджелату, и он опустился на одно колено, укладывая девушку на траву, размыкая объятья.
— Зайчик, — позвал хрипло.
Раду подошел. Они лежали рядом: старый слепой скрипач, прижимающий к себе скрипку, и тоненькая красивая девушка в свадебном наряде, разметав руки-крылья и длинные толстые косы. Два счастливых умиротворенных человека.
— Как она целовалась, Зайчик, — прошептал Марджелату. — Как в первый и последний раз.
— Да, — помолчав, отозвался Раду. — В первый и последний. Господи, спаси ее душу.
— Господи, спаси и помилуй, — тихим эхом откликнулся подошедший сзади Илие. — Вот и все, дети мои. Благодарю вас. За Азу, Миру и всех, кого вы спасли. Господь да будет милостив к душам несчастных.
Опустившись на колени, он зашептал молитву, часто-часто крестясь и кланяясь.
Постояв рядом, Раду и Марджелату зашагали к дрожащим взмыленным лошадям, рвущимся с привязи в дальнем конце двора. Успокоили животных, засыпали овса, не жалея трактирных припасов. Раду собрал в сумку нехитрую снедь, Марджелату крутил в руках бутылку с самогоном и «пепербокс», потом, поморщившись, все же убрал револьвер в кобуру. Видимо, простая ракия вместо анисовой для промывки драгоценного ствола не годилась. А из-за забора постоялого двора и небольшой рощи на горизонте уже розовело первыми солнечными лучами. Ведь летом ночи короткие…
— С рассветом выедем? — спросил Раду.
— Уже рассвет, — усмехнулся Марджелату. — Пора.