Но Лиза видела, как Санька с Марфинькой стараются друг на дружку не глядеть, и все поняла.
Ну что ж, сказала она себе, ничего удивительно, девушка в шестнадцать лет и должна была одержать верх над женщиной в тридцать два года, однако и из этого положения можно извлечь пользу.
Красовецкий, сильно разволновавшись, стал собирать девиц, чтобы усадить в экипаж и развести по домам. Федосья Федоровна с перепугу тоже зарыдала, Лиза же, не терпевшая бабьих слез, быстро поцеловала в щеку Марфиньку — да и была такова.
Никитин шепотом изругал Саньку, но тот даже не понял, что за слова прозвучали, тащась вслед за Лизой.
— Куда подвезти вас? — спросила она кавалеров.
— На Невский, к Строгановскому дому, сударыня, — ответил Никитин.
Она отдала кучеру приказание, села в экипаж, кавалеры поместились напротив, и речь шла о вещах малозначительных. Но возле Строгановского дома Лиза сказала:
— Господин Морозов, у меня есть для вас несколько слов наедине.
Никитин, поклонившись, насколько позволял экипаж, выскочил, Санька остался.
— Господин Морозов, я обо всем догадалась. Знайте, я друг ваш, и хочу на деле доказать свою дружбу, — быстро сказала Лиза. — Вы влюблены в девицу Васильеву — я доставлю вам способ видеться с ней! Ну, целуйте руку!
И когда Санька, поцеловавший надушенную руку вполне искренне и с радостью, вышел вслед за Никитиным, Лиза тихо засмеялась:
— Теперь ты мой, голубчик. Теперь ты знатно со мной расплатишься за каждое рандеву…
Санька всем телом и всей душой чувствовал — начинается новая жизнь. Конечно, Марфинька — богатая невеста, и за фигуранта ее не отдадут. Но ведь любит! Значит, можно увезти и обвенчаться где-нибудь по дороге в Москву. Да и не век быть фигурантом. Вон, сыскался покровитель, одел — как придворного щеголя, перстень подарил. Может, Бог даст ему хорошо услужить, так и деньги будут.
Казалось бы, совсем недавно рыдал о Глафире. Но, видать, плохо сам себя знал. Глафира была грезой прекрасной, недосягаемой, и не о ней — о себе, дураке, рыдал, лишившемся грезы. А тут — шестнадцать лет, розан цветущий, нежные неопытные губки! А сколько Анюте? Двадцать пять? А Глафире сколько было? Двадцать три, двадцать четыре? Рядом с ней всегда был бы младшим, мальчишкой, которым можно командовать… А тут — он сам старший, он — мужчина!
Как-то так вышло, что ни разу он никого не учил целоваться — до этих волшебных ледяных горок, никогда не высматривал девочку, а все попадались женщины старше двадцати.
Нужно было с кем-то поделиться счастьем! Да не с Никитиным же — язвить начнет. Куда ему девиц соблазнять — он и до уст не допрыгнет, а языкаст не в меру. Да и завистлив, сдается, — ишь как поглядывает. Понял, понял, чем Санька занимался с Марфинькой.