Она дышит, отчаянно и порывисто. Жмемся телами, до боли. Губы сами ищут, находят и соединяются снова и снова. По всему бежит мягкая и теплая волна, обволакивая сознание, руки и ноги, которые не подчиняются мне, и я чувствую, что я могу сей час же упасть в ноги любимой. Меня обжигает слеза, тонкой влагой касаясь лица.
Это, что? Это я? Нет, я не плачу, это она! Отрываюсь от тепла, любви и говорю, не узнавая своего голоса.
— Почему? Почему плачешь, любимая?
Обнимая трясущиеся плечи, прижимаю голову. Милая плачет беззвучно. Стоим замерев. Стоим долго, все так же. Я держу ее плечи, она на груди. Согревает груди мои горячим дыханием. Я целую ей голову, вдыхая запах волос, наклоняясь, целую тонкую и открытую, нежную шею. Слышу рядом дыхание ее, шумное, чистое, неповторимое.
Поворот головы ее и не вижу глаз в темноте, только пятно темное и лучистой вместо глаз. Она шепчет.
— Ты, меня любишь?
Я дома, болею. Вторую неделю в постели. Мама хлопочет и что более всего удивительно, что хлопочет и он, этот Гад. И вовсе не Гад, теперь, а Лев Петрович, как оказалось. За эту неделю я увидела то, что не замечала все последнее время. Дома-то все наладилось. Видно не прошел даром ему мордобой, и мужик впрямь за дело взялся. А впрочем, не только за дело. По тому, как легко порхала мама по дому, хоть и озабоченная моей болезнью, но я чувствовала и видела это своими глазами, как она расцветает, как ей радостно и легко. Вот же думаю, что с мамкой этот Лев делает. Не узнать! Изменения коснулись и меня. Теперь я уже не слышу по ночам ее, звуки их любви. Купили новую мебель, и дверь в свою спальню сменили. Много изменилось. От куда-то появились в доме деньги. Что-то мутил отчим. Но об этом потом. Меня поразили изменения в отношениях его и мамы.
Размышляю об этом почти всю неделю.
Странное существо мы женщины. Стоит только погладить, да приласкать, как мы просто из кожи лезем перед любимыми. Все стараемся угодить, обустроить, заботимся. Обязательно заботимся. Ну, как же иначе, иначе никак нельзя. Смотрю, как она около него крутится, и не узнаю в ней ту, заполошную работой, не устроенной семейной жизнью и униженную гулящим мужем. Передо мной совсем иной человек. Красивая и уверенная, счастливая женщина. Про себя думаю, а смогу ли я так? Неужели все от этого? Что, это думаю такая за сила, в мужиках? Опять возвращаюсь к осмысливанию этих их атрибутов. Если так разобраться, то это просто отросток такой в организме. У обезьяны хвост, а у мужиков этот, ну их, как его там, член. Нет, пусть уж будет лучше, пенис. А то член, звучит как-то вызывающе. Конечно, признаюсь себе, мне интересно вживую увидеть и потрогать. Я уже много раз видела его на картинках, в кино, что смотрели с подружкой. Видела его в действии. Даже видела, как ее отец это проделывал, там, на кассете, с парами. Но, чтобы сказать, у меня дыхание перехватывало, так нет, такого, ни разу не было. Меня больше в тех фильмах привлекла реакция подруг их. Вот этим я действительно зажглась. Сколько красивых движений, желаний, эмоций! Обратила внимание на то, что подруга говорила об увиденном, как-то по-другому. У нее на первом месте мужики, члены. Я еще тогда удивилась. Фильмы то смотрим вместе, а видим в них разное. Спросила ее пару раз о деталях, а она мне все об этих членах, да яйцах. Вот, подумала тогда, какая-то она извращенная! Я — то, даже не видела их, все больше тела женщин разглядывала и так ими любовалась, что возбудилась, конечно. Потом они, эти обнаженные тела женщин, мне все по ночам снились, и я просыпалась, от того, что во сне их обнимала, прижималась к ним, лезла к ним туда пальцами. А они горячие, мягкие, сочные. Ух, как я тогда возбуждалась! Выручали меня все те же, мои губки. И такой я кайф получала от этого. Лежала, теребила свои губки и мысленно их ласкала. И, что только с ними не проделывала. Это я и о тех и о других. В смысле, о женщинах и губках.