— Мам, хорошо, что я тебя застал.
— Я уже убегаю. У меня лекция. Ужин на столе. Да, ты был у Льва Яковлевича?
— Был.
— Что он сказал?
— Сказал, что нужно писать глубже. Что–то на полях написал.
— Хорошо, мы с тобой все исправим.
— Мам, я с тобой хотел поговорить. Мне кажется, что повесть неудачная, ее место в мусорной корзине.
— Ты что еще такое выдумал?
— Я не буду больше ее править.
— Оставь прыщавое упрямство при себе! Хочешь к шлифовальному станку встать?!
— Мам, причем здесь твой шлифовальный станок?!
— Потом поговорим. Я побежала.
Это ее любимое выражение «встать к шлифовальному станку» Когда я учился в школе, она говорила: «Если не хочешь шлифовать пол, как тетя Люба, учись только на пять». Когда пугала армейскими страшилами говорила: «Если не хочешь шлифовать автомат, сапоги командиров, — обязан поступить в литературный институт». Я взял из отцовского кабинета большую советскую энциклопедию и стал искать на букву Ш…
— Так. Вот… Шлифовальный станок…
Прочитав и наконец–то уяснив в свои неполные восемнадцать лет, что такое шлифовальный станок, я улыбнулся. Оказывается, бывают даже планетарные шлифовальные станки.
— К черту бабочек. Я сам могу летать. У меня есть планетарный шлифовальный станок. Где здесь мой талант? Ей ты, женщина с опухшими сиськами, съела бабочку и прохлаждаешься, вставай с дивана и полетели. Только не говори, что природа на мне решила отдохнуть, я начинаю работать, первым делом я буду тебя доить. Нашим топливом будет твое молоко, перемешенное с моей многоатмосферной спермой. Ура! Земля уходит из–под ног. Полетели на встречу наивной звезде. Я дергал за все ручки своего планетарного шлифовального станка, откуда–то снизу вылетали отдельные листы моей повести, на которых было красным карандашом написано: «великолепное произведение» и подпись «Лев Яковлевич», «срочно опубликовать» и подпись «Лев Яковлевич», «присудить первую премию и выплатить гонорар» и подпись «Лев Яковлевич»
— Почему Лев Яковлевич? Наверно, опечатка, мою повесть должен подписать Лев Николаевич… Толстой? — я посмотрел на голосистую бабу.
— Я не толстая? — обиделась голая баба. — А что касается Львов, ты всегда будешь от них зависеть, потому что ты наивный кролик. Забудь про свою звезду, на этом аппарате далеко не улетишь!
В прихожей зажегся свет, я вышел из кухни и посмотрел на маму.
— Ты еще не спишь?
— Нет.
— Работал с рукописью?
— Нет. Мне нужно с тобой поговорить, мама.
— Завтра поговорим. Хорошо? Завтра…
Завтра я пойду и заберу документы из литературного института. Но об этом пока не знал никто, ни я, ни мама, ни голая талантливая баба, ни планетарный шлифовальный станок, ни Лев Яковлевич, ни кто.