Ночь провела на вокзале. Ей не надо было ничего просить. Ни у кого! Её вид, трогательный и печальный, синие большие глаза на бледном, точёном, правильных черт лице, — тронули бы любого, кого угодно, будь у него даже вместо сердца, камень.
Утром оказалась на рынке. Было людно. Народ что-то выменивал, продавал, крал. То и дело пробегали какие-то типы. Глаза выдавали их. Настороженные, злые, шныряли по рядам, ощупывая, вырывая из толпы более-менее хорошо одетых и сытых. Она видела, как неслышно типы подбирались к тем, — один отвлекал, другой виртуозно очищал или резал карманы.
Она тоже бродила, чего-то искала, ждала. Внезапно её окликнула женщина. Протянула горячий пирожок. Посмотрела в лицо.
— Сирота? Что — ли?
Она отвернулась. И тут встретила взгляд того, кто отвлекал жертву.
Солнце садилось. Рынок обезлюдел. Осталось немного, — десятка два торгующих. Среди них, — мужчина, среднего роста, на костылях со звездой героя на лацкане.
Неожиданно к нему подбежали трое мужчин. Сбили. Тот упал. Один из них, что был одет лучше, сорвал звезду. Двое других принялись избивать.
— Хватит! — крикнул, что сорвал звезду. — Живой? Бедолага безногий? — наклонился к инвалиду. — Больше всех надо? Есть ещё желание правду-матку искать?
Мужчина не ответил, сплюнул кровь на снег. Приподнялся на локтях:
— Всяких на войне повидал! А ты, — вытер лицо пятернёй, — ты хуже фашиста! — Плюнул тому в лицо. Мужчина хотел ударить инвалида в лицо. Раздумал. Что — то, сдержало. Повернул свирепое, но красивое, бледное лицо к Валентине. Та стояла в двух метрах. Внимательно смотрела на происходящее.
— А ты, малявка? Ты чё здесь?
— Дяденька! Дай хлебушка! Кушать хочется!
Бандит подошёл к ней, что-то прочитал в лице. Хохотнул.
— Кушать, говоришь? А ну, пойдём!
Мужчина шёл впереди, Валя следом, за ней — двое других. Шли дворами. В темноте ничего не различить. Дом на самой окраине. Вошли внутрь. Натоплено, чисто. Пахнет домом, едой, мамой. Хотелось расплакаться. Горько — горько. Мама!
Бандиты сели за стол. Тот, что её позвал, разделся, развалился.
— Хлебушка, говоришь? Хлебушек заработать надо!
Подошёл к ней.
— А ну, разденься! Да не бойся, не обижу!
Остальные ехидно заржали.
— Худая, маленькая! Как раз! А лет сколько, синеокая?
— Четырнадцать! Валентиной звать!
— Валька, значит! — оскалился самый противный из бандитов. — Уж больно худа для…
— Заткнись! — сунул руку в карман тот, что взял с собой. — Кто пальцем тронет, — убью!
Повернулся к ней. — Девка ты, я вижу непростая! Сирота? Из «бывших»? Детдомовская?
Родители кто? Можешь не отвечать! Сразу видно, — отпрыск политических?