— А вы все–таки не хотели бы напечататься, ну хотя бы…
— Что вы, — говорю, — кто ж меня там будет печатать?! Это ж надо что–нибудь такое эдакое написать, а я ничего такого не писала никогда, я вообще еще очень мало написала, так что даже считаю, что и говорить не о чем, у меня и претензий–то никаких нет.
Говорю, а сама замечаю, как неприметно из–за стола словно не вышел, а вытек Саша; вернулся, минуту–другую посидел, давая мне закончить фразу, но едва возникла пауза, мягко влагая слова в душу, обратился к своей соседке:
— Я давно тебя не видел и страшно рад, поверь. Мне хочется подарить тебе что–нибудь на память, — он вроде бы поискал глазами это что–нибудь на себе и тут же нашел: — возьми вот этот перстенек! — И серебряный перстенек со своего мизинца — к ней в ладонь.
— О. Саша! — она неподдельно тронута. — Ну, что ты! Такой подарок! — и примеряет перстенек и любуется, и все это рождает какую–то заминку, будто никто не знает, как реагировать на сей пассаж и будто эту неловкость надо разрушить чем–то. И Саша тут же спохватываемся:
— Нет, что ж я! Одной даме сделал подарок, а другой нет?! Немедленно исправить! — И нарочитой прытью в комнату.
Дам за столом очевидно три, но жена, даже бывшая, в подобных обстоятельствах в расчет браться не может, это понятно. Однако какая–то неловкость есть, мне кажется, она ощущается всеми. Я подумала, что она исходит от меня, от моего неумения просто, естественно принимать нежданные подарки, но не только от меня — еще от чего- то, неопределимого. И словно предчувствуя мое сопротивление и сразу желая одним жестом его отмести, Саша еще из коридора кричит:
— Закрой глаза!
— А теперь открой! — я открываю и вижу припавшего передо мной на одно колено Сашу. На столе передо мной лежат пять книг в одинаковых обложках,
— Тебе подарок иного рода, — со значением, вкладывая какой–то льстящий мне смысл в слова, произносит еще с колен Саша, — Выбирай любую!
Передо мной лежат пять книг в серийных обложках одного и того же западного издательства с сельскохозяйственным названием, пять книг, не знаю, как каждая в отдельности, но вместе, спокойно тянущих на пять невыносимых лет без отягчающих обстоятельств. Мысль эта так резанула по мозгам, что я не все названия прочла, а минуя то, одно, что само по себе наверняка двух лет жизни стоит — честь тебе и хвала, мой любимый писатель, прости, что от тебя я отдернула руку! — потянулась к самому безвинному — к простаку Джойсу.
— Великолепно! — говорит Саша, подымаясь с колен: — «Портрет художника в юности»! Выбор интеллигентного человека.