Через полчаса жена вошла ко мне в спальню, где я в огорчении лежал на диване, и объявила мне, что приехал к нам Дьяков и просит видеться со мною; сначала я колебался выйти, но потом согласился. Дьяков был в сюртуке, без эполет, видно было, что он торопился и был чрезвычайно сконфужен. Взяв меня за руку, он сказал:
– Послушайте, Иван Степанович, не сердитесь на меня; право, я не имел намерения огорчить вас и приехал просить вас, чтобы вы возвратили мне мое предложение и взяли ваше прошение назад.
Я с кротостью отвечал Дьякову, что вовсе не заслуживал его к себе нерасположения, ибо с чистым сердцем содействую ему и знаю его благородное сердце, но что бумага его, может быть, он и сам не разобрал, обвиняет меня не только в противодействии мерам правительства, но даже в умышленных неправильностях и жестокости. Этот упрек я в полном праве передать налицо Смарагду, но воздерживаюсь именно потому, что постигаю я волю моего государя и направление правительства в настоящем деле. Давно уже заметил я, что он, Дьяков, мне не доверяет и верит больше окружающим его фанатикам и даже просто глупцам, которые далее носа своего ничего не постигают, – одним словом, просил его отпустить меня в отставку.
Дьяков еще убедительнее стал упрашивать меня и наконец, вынув мое прошение из кармана, сказал:
– Позвольте, Иван Степанович, разорвать эту бумагу.
Эти слова обращены были ко мне с таким видом добродушия, что я не отвечал ни слова, взял просьбу из рук его и, разорвав, бросил на пол. Дьяков бросился обнимать меня и уехал.
Вскоре после этого происшествия я получил новое отношение Смарагда; препровождая ко мне письмо арендатора казенного имения Станиславово, Соколова, он требовал от меня строжайшего следствия об убитом священнике этого имения и с укоризной замечал, что это происшествие есть следствие послабления мер местной полиции. Г. Соколов в начале письма к преосвященному восклицает: «Горе православию, а еще более горе нам православным, когда и священнослужители церкви лежат на распутии, пораженные ударами злых отверженцев нашей церкви!»
Слог письма, а еще более обращение Соколова не к полиции, как следовало, а к архиерею, поразили меня, и я, призвав правителя канцелярии моей, не объясняя ему причины, спросил, кто такой Соколов, арендатор имения Станиславово?
– О! Это тонкая штука, – отвечал мне тот, – он прежде служил советником в казенной палате, но давно вышел в отставку; имение Станиславово он взял в аренду после господина Будзки; эта передача много наделала шуму и много завела переписки. Будзко хотел обмануть Соколова и обещал ему дать и, кажется, дал отступную сумму при торгах на имение, но после Соколов вошел с особым прошением к министру и выхлопотал, что имение поручено в аренду ему, а не Будзко.