Архиерей прислал мне ответ, что он разрешил отрыть и разоблачить тело убитого, а в тот же день я получил донесение, что городецкий стряпчий, быв два дня болен горячкой, от воспаления помер. Через несколько дней я получил опять все следственное дело и в то же время предложение генерал-губернатора по окончании дела представить оное к нему. Это предложение последовало по особому настоянию Смарагда. В деле я нашел новые обстоятельства; когда стряпчий, которому сознался корчмарь, вернулся в комиссию и когда получено было предложение мое о переосвидетельствовании тела членом врачебной управы, немедленно прибыл в комиссию Соколов и объявил, что корчмарь, вероятно, на себя поклепал по посторонним каким-либо угрозам, ибо в самый день происшествия он прежде всех явился к нему, Соколову, и вот такое делал ему показание, которое писано в точности со слов его, – причем подал записку. В этой записке показание совершенно согласовалось с перводанным от корчмаря. Далее Соколов утверждал, что, когда его известили об убитом священнике, он, не теряя ни минуты, поехал на место, видел кровь в большом количестве, а теперь не понимает, отчего это не показано в первом свидетельстве. Может быть, позабыли и не обратили на это внимания, а может статься, кровь уже была затерта проходящими мимо тела. Но корчмарь подтвердил опять свое последнее показание, с ним вместе и еврей сознался в участии.
По второму свидетельству показано было и евреем, что смерть священника последовала от апоплексического удара, и далее сказано, что во внутренностях при вскрытии тела никакого винного запаха не оказалось. В самое то время, когда я рассматривал дело, доложили мне, что пришел доктор Мейер. Допустив его, из любопытства я спросил, зачем он включил последние слова. Он отвечал:
– У нас вышел спор: когда я вскрыл внутренности, так и понесло вином, я тотчас дал это заметить. Два депутата и Агатонов закричали на меня, что я говорю неправду, что запах этот происходит от гниения тела; я настаивал на своем, но Брикнер убедил меня согласиться и показать просто, что священник умер от апоплексии, ибо этого никто не мог поставить к обвинению другого лица, а депутаты настоятельно еще требовали, чтобы я вписал оговорку, что запаху от вина не было. Стряпчий же уже не присутствовал и через день помер.
Я опять обратил дело к Брикнеру и велел спросить Соколова и корчмаря, не было ли между ними стачек Далее ничего не открылось, или, лучше сказать, последнее обстоятельство померкло.
Дело поступило сперва в уездный суд, потом в уголовную палату, а на решительное заключение поступило к Дьякову, и от него в Сенат.