, не дает мне права в любой момент просить аудиенции государя, в отличие от Георгия Дмитриевича, который занимал «комнатную» должность
[7] не только при нынешнем государе, но и при его батюшке. Так что, вопросов о том, кто будет твоим опекуном…
— Но, зачем ему это? Из большой любви к внуку? Так, если она и была, то я ее не заметил, честно говоря, — непонимающе протянул я.
— Любовь, да. Там ею и не пахло. Уж больно люто ненавидел боярин Громов отца Люды. До скрежета зубовного. Почему, уж извини, не знаю… А ты ведь, очень на него похож, со скидкой на возраст, разумеется. Даже взгляд такой же, исподлобья. Голос, когда «петуха даешь», и то, точь-в-точь, как у Скуратова. Я его хорошо помню, знаешь ли. Есть с чем сравнивать. Да о чем говорить, если ты, как и он, гр… эфирник, да. Кхм, — Бестужев покрутил в руке дорогую ручку, бездумно подхваченную им со стола и, помолчав, вздохнул. — Подозреваю, что у боярина Громова был довольно прагматичный интерес, ничего общего с родственными чувствами не имеющий. Понимаешь, как твоя мать была гением евгеники, так отец был гением Эфира. Гранд в двадцать восемь лет, это знаешь ли, не шутки! Сведения в твоей голове, вот чего хотел Георгий Дмитриевич. Возможность получить преимущество над другими одаренными, сделать эфир доступным с самого начала обучения стихийников…
— И с чего он взял, что я могу в этом помочь? — пожал я плечами, одновременно вспоминая не такую уж и давнюю беседу «о наделении памятью». Черт, кажется, аукнется мне еще эта… выдумка.
— Это говорит человек, в четырнадцать лет получивший звание мастера Эфира? — хитро, эдак с намеком, усмехнулся Бестужев. — Твой отец не раз уверял, что ты непременно перещеголяешь его, если не в умениях, то в скорости обучения, точно. А Людмила с моей Ариной ему поддакивали… И непременно добавлял: «ежели гонять и спуску не давать»… Думаю, боярин Громов тоже был наслышан об этом.
— То есть, моим постоянным визитам в медблок я обязан желанию деда пробудить во мне заложенные отцом умения, так что ли?! — фыркнул я.
— Постоянным? — непонимающе нахмурился Бестужев, но я только отмахнулся.
— Бред какой-то. Сильно сомневаюсь, что условием активации, если таковые и были, отец установил бы экстремальные условия…
— Экс… — брови боярина уверенно поползли вверх.
— Кхм. Не обращайте внимания, Валентин Эдуардович, — спохватился я. — Это… мысли вслух.
— М-м… ну ладно. Пусть будет так, — медленно проговорил Бестужев и, смерив меня подозрительным взглядом, бросил взгляд на часы, висящие на стене.
— Извините, я вас задержал, — посмотрев туда же, проговорил я.