— Мил, не разводи бурю в стакане воды. В чем, собственно, проблема? Ну да, я купил его Таньке, когда она ждала Ниночку. И что с того?
— А ты не понимаешь? Оно ее! Ее — и точка.
— Татьяна умерла.
— А колье осталось. — Отвернувшись, Людмила процедила: — Вставай, нам пора уходить.
Виктор не стал пререкаться. Он поднялся и, слегка покачиваясь, пошел к выходу.
На улице Леонтьев попытался обнять Алимову.
— Убери руки. Я сейчас поймаю тебе такси.
— А ты?
— За меня не беспокойся, доберусь до дома в лучшем виде.
— Нет, я так не согласен. И вообще — у меня предложение лучше твоего. Сейчас мы ловим тачку и едем в бар. Я знаю одно классное местечко, тебе там обязательно понравится.
— Какой бар, одумайся. Посмотри на себя, ты еле на ногах стоишь.
— Милка, не перечь мне. — Леонтьев сел на бордюр тротуара.
— Виктор, поднимайся.
— Не встану, пока не согласишься поехать в бар.
— Я оставлю тебя одного.
— Способна бросить захмелевшего человека? А если меня ограбят или того… Сможешь потом спать спокойно?
Людмила сжала кулаки:
— Я тебя прошу, встань с бордюра.
— А бар?
— Ну хорошо, поедем в бар, только ненадолго.
Расположившись за стойкой, Виктор заказал виски со льдом. Людмила запротестовала.
— А у вас есть кофе? — обратилась она к бармену, приятному молодому человеку лет двадцати трех.
— Могу предложить эспрессо.
— Годится.
Выхватив у Леонтьева стакан, Люда подвинула спутнику чашку ароматного напитка.
— На сегодня горячительного хватит. Пей кофе.
Минуты три Виктор хранил партизанское молчание. К кофе не притронулся. А когда Людмила уже в сотый раз посмотрела на часы, Леонтьев заговорил осипшим голосом:
— Я наделал столько ошибок, столько глупостей. Противен сам себе. С колье, конечно, неудобно получилось. Но я не думал, что для тебя это имеет такое значение. Татьяна его не носила, она… — он запнулся, — не успела. И знаешь, я до сих пор виню себя в ее смерти. Мы тогда здорово поскандалили, и она ушла, так и не услышав от меня слов прощения.
— Вить…
— Тихо, Милка, тихо. Так нелепо получилось. Нелепо и глупо. Я законченный дурак, действовал исключительно на эмоциях, не отдавал отчета в своих словах. Однажды мне на работу позвонил неизвестный и заявил, что моя жена мне изменяет. А кроме того, доброжелатель утверждал, что ребенок, которого она носит под сердцем, не мой.
Людмила ахнула.
— Представь мое состояние. Я словно взбесился. Помчался домой, устроил Таньке настоящий допрос с пристрастием. Требовал объяснений и признаний. Она отнекивалась, плакала и клялась, что никого, кроме меня, у нее не было. Я озверел. Естественно, не поверил ни единому слову. Потом, когда уже не мог остановиться, заявил, что ребенок не мой… Короче, у нее началась истерика. Но мне было уже все равно. Я собрал вещи, рванул к приятелю. Неделю не показывался дома, не отвечал на ее звонки. А потом позвонила мать. Она сообщила, что Таню увезли в больницу. — Леонтьев облизал пересохшие губы.