― Хочешь сказать, ты простил этого человека, смирился и испытываешь к нему
сочувствие? ― недоверчиво спрашиваю я.
― Нет. Я никогда не смогу простить, но смириться ― да. Я уже смирился. И да. Ему
можно посочувствовать. Представь, что он испытывает, зная, что, возможно, убил ребенка, то
есть меня?
― Но он сам виноват в этом. Не нужно было уезжать, а помочь тебе.
48
Ангел ничего не говорит в ответ.
― Как ты понял, что смирился? ― спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
― Не могу объяснить. Просто в какой-то момент ты начинаешь отпускать боль, гнев и все
сожаления. Нет, конечно, полностью это никуда не уходит, но жить все же становится проще.
Я вздыхаю.
― Не знаю, смогла бы я когда-нибудь смириться с этим.
― И не узнаешь, пока не переживешь, ― спокойно говорит Ангел. ― Но я не хочу, чтобы
ты пережила это когда-нибудь. И никто другой. Это ужасно, поверь мне.
― Верю.
― Ты думал когда-нибудь о смерти? ― спрашиваю я спустя минуту.
― О смерти? ― его голос звучит удивленно.
― Ну, да, о смерти.
― Почему я должен думать о ней?
Я пожимаю плечами и закусываю нижнюю губу. Чувствую себя ужасно неловко, потому
что это странный вопрос, но все равно жду ответа.
― Нет, ― произносит Ангел неуверенно. ― А ты?
― И я.
― Врешь.
Я напрягаюсь и стараюсь не смотреть на него.
― Если бы не думала, то не спрашивала бы меня сейчас об этом, ― говорит Ангел.
Я закрываю глаза и вслушиваюсь в тяжелые удары своего сердца.
― Я думала, но не в смысле, что хочу умереть, ― пытаюсь объяснить я. ― Я просто
думала о смерти. Что это такое? Как люди умирают? Что их ждет после? Есть ли та сторона?
Рай? Или ад? Или после смерти наступает пустота? Может ли человек переродиться?
― Да. Мне тоже интересно знать это, ― соглашается Ангел. ― И… я думал об этом, ―
он переходит на шепот. Я немного склоняюсь к нему ближе, чтобы лучше слышать. Большие
коричневые глаза Ангела смотрят прямо на меня. ― О смерти. Своей. О том, что мог умереть
тогда.
Я вздрагиваю и чувствую щемящую боль в груди.
― Я думал о том, почему выжил, ― говорит Ангел. ― Думал о том, что бы было, если бы
я все-таки умер. И иногда я думал, что хотел бы… умереть.
Я пошатываюсь назад, слыша последние слова, и мои глаза округляются от шока.
― Ты хотел… умереть? ― изумленно произношу я.
Легкий румянец касается его щек, и он не смотрит мне в глаза, когда кивает. Я медленно
отворачиваюсь от него и начинаю глубоко дышать, потому что паника, смешанная с тревогой,
застревают в горле, перекрывая доступ к кислороду.
Сердце ускоряет свой темп, и я начинаю чувствовать знакомую боль.